Ванька-ротный

Шумилин Александр Ильич

Мы прошли по мокрому снегу, заходили в трясину, по пути солдаты промокли, валенки и шинели покрылись коркой льда. Ноги отяжелели, стали не в подъем. Солдаты могли обморозиться, но помочь им на ходу было нечем. Нельзя было после каждой переправы останавливаться, заходить в лес и сушиться у костров.

Я тоже стучал оледенелыми валенками, ватные брюки на коленках хрустели. Солдаты это видели, у них тоже позамерзала одежда.

В пути отбирали наиболее слабых, их отправляли в обоз. Там их переодевали, укрывали брезентом.

К вечеру дорога стала петлять по сосновому лесу, почва под ногами была твердая, в лесу было безветренно.

Все почувствовали, что скоро привал. Солдаты ускорили шаг и через некоторое время мы подошли к отдельной роще и встали на ночлег.

Открытых костров нам разводить не разрешали. Но сейчас был исключительный случай. В лесу было тихо, в воздухе кружились снежинки. Погода была не летная.

Солдат нужно было срочно отогреть и обсушить, иначе батальон через час замерзнет и окоченеет. Утром на снегу будут лежать обледенелые трупы. Солдаты услышав, что можно развести костры, достали из саней топоры и пилы. Завизжали двуручные пилы, послышались глухие удары топоров, на землю стали падать целые деревья. Стволы разрезали на короткие бревна, в дело пошли сухие сучья. Лес сразу наполнился запахом хвои, смолистой древесины и теплым, живым запахом огня и дыма. В лесу между повозками и стволами деревьев запрыгали огни костров. И темные, неуклюжие фигуры солдат засуетились около.

Вот костры разгорелись, частый и беспорядочный стук топоров умолк, суета и беготня прекратились, солдаты привалились поближе к огню.

Кто сушил портянки, кто ватные штаны и шинели, а кто над огнем вертел свои валенки. Солдаты грели голые пятки, шевелили онемевшими пальцами, совали застылые руки в огонь. Некоторые, расторопные, подсушив свою обувку, грели бока подвалившись к костру. Едкий дым медленно полз и крутил, поднимаясь вверх. Потом он поворачивал к земле и заставлял измазанных в копоти солдат тереть глаза и вертеть головами. Дым резал глаза, на щеках появлялись слезы, он перехватывал дыхание, душил надрывным кашлем солдат. Но веселый огонь делал свое нужное дело. Он грел промокшую и озябшую на ветру солдатскую душу.

Дым не помеха. Главное лечь поближе к огню, так чтобы жар дошел до костей. Лежишь, а от тебя как от бака с грязным бельем идет во все стороны белый и тухлый пар. Приятно лежать в самой близи у огня!

И вот всех по очереди начинает обходить старшина. Он железной меркой плескает каждому в кружку положенные сто грамм водки, сует кусок черного хлеба. Тут нет ни толкотни, ни сутолоки. Здесь, как в купе вагона, у каждого свое лежачее место.

Вот дым завернул и пошел на лежащего слева соседа, тот поднимается, отдувается, машет руками. А у тебя жар играет каждым мускулом и ты дышишь чистым лесным воздухом налитым хвоей. Хочешь, грей живот и смотри на мигающие огоньки, хочешь, отвернись и тепло побежит по спине приятной истомой. А как только почуешь озноб и по спине побегут мурашки от холода, поворачивайся на бок и вертись у костра сколько тебе хочется. Лицом к костру — жарит лицо, глаза покраснели, поворачивайся спину прогреть. Подашься легонько к огню и чувствуешь, как теплая струя пойдет по самому позвонку. И от какого удовольствия и блажи закроешь глаза и хочется вздремнуть, а в глазах продолжают прыгать огоньки.

Важно, чтобы солдата в такой момент не вспугнули стуком котелка, хотя он его давно уже ждет. Ведь может какой нибудь дурак крикнуть нарочно:

— "Вставай братцы, кухня пришла!"

Еда и хлебово дело важное, из всех солдатских дел самое значительное,

по важнее всякого сна.

Но если на самом деле кухня притопала, то вставай, пошевеливайся и не зевай. И чем раньше плеснут тебе в котелок, тем ночь покажется длинней и сон будет крепче. Спи себе, да спи! Ведь больше от старшины ничего не получишь. От этой мысли солдат успокаивается и начинает зевать. Зевает во весь рот, да так, что скулы трещат. Горячие угли не сразу остынут, засыпаешь в тепле, вот что приятно.

Но как говориться, хорошего без плохого не бывает. Не всем везет выспаться у костра. Найдутся умельцы, которые во время сна прожгут себе шинели или валенки. А валенки горят тихо и почти незаметно. Солдат думает вот хорошо, ноги в тепле. А валенки уже горят. Наступает момент, когда тлеющий огонь через портянку доходит до голой пятки и резанет ее как острым ножом. Вскочит солдат и уловит ноздрею запах горелой шерсти. Ткнет запятником в снег, а он еще больше обожгет паром ногу. Тут одно спасение быстро снимай сапог.

Утром, когда я стал обходить пулеметные роты, погорельцев набралось не мало. У двух валенки, у трех коленки на ватных штанах, у некоторых прогорели шапки, у других локти и полы шинелей. Но нашлись и спецы, которые ухитрились прожечь себе задницу в ватных штанах.

Из мокрого, обледенелого и продрогшего до костей войска, оно превратилось в закопченное, с прожженный дырами и пропитанное запахом пота и гари сборище. Но оно ожило телом и душой. И при всех досадных прожженных прорехах повеселело и стало смеяться. Хохота и издевательств друг над другом было достаточно. А когда мимо солдат шествовал прикрывая рукой неудачник с прожженым задом, смеялись до слез, до хрипа, катались по снегу, колотили ногами лежа на спине.

— Жалко не видит Малечкин эту картину. Он бы приказал немедленно поставить этому солдату мыльную клизму! — сказал я и все схватились за животы и захлебываясь от смеха повалились на снег.

Мы заменили кой кому дырявые шинели и штаны, валенки, из которых наружу вываливались голые пальцы. Но на всех старых запасов не хватило. В обозе нашли старые списанные телогрейки, которыми на стоянках зимой укрывали лошадей. Все это порезали на куски и выдали каждому погорельцу как норму на заплатки. Им приказали поставить заплатки на дырявые зады, коленки, бока и локти.

После такой метаморфозы грязные, испачканные сажей, давно небритые пулеметчики стали походить больше на бездомных бродяг, чем на гвардейское войско.

Никто ни на кого не кричал и не читал морали. Все было естественно. Смех и ехидные замечания солдат были лучше всякой морали. Нужно и их понять. Они шли мокрые, в ледяных колодках, силы на исходе, добрались до леса, и уткнулись в костры, |зазевались, уснули, такова уж солдатская жизнь. Прожог дыру — пришивай заплатку, ходи как общипанный воробей.|

Утром после кормежки батальон подлатался, построился, вышел на дорогу и пошел в сторону передовой. До переднего края оставалось километров пять, шесть, не больше.

Если сказать обыденную фразу, что дивизия совершила марш, то за ней ничего, просто понятие. А тут вы представили живых людей. Солдаты пошатываясь, идут по дороге медленно переставляя ноги.

Для каждого переход и марш определяет свое содержание и понятие. Для одного он может быть легким в ковровых саночках, а для других при полной выкладке тяжелым и изнурительным.