Ванька-ротный
Шрифт:
Солдат удобно садился, клал голову на подставки и руки на подлокотники и обстоятельно рассказывал, как однажды ему в молодости сверлили зуб. Он лез грязным пальцем к себе в рот, нащупывал, старую пломбу и тыкал в неё, показывая солдатам, при этом выл, скривив рожу, вроде от боли.
Другой садился и показывал пальцем в пустое место в десне. Вот мол откуда ему вырвали зуб. Вот на таком кресле сидел тогда.
— Хотел золотую коронку вот сюда на передний поставить, да война помешала!
— Завтра тебе немец свинцовую
— Ты нам зубы не заговаривай! Посидел и совесть надо иметь!
— Дай другому посидеть! Здесь портянки перевздеть удобно!
— Посидел в мягком кресле и давай слазь! Ты ещё вшей здесь начнёшь давить бурмашиной!
— Я никогда братцы зубы не сверлил. У нас этого безобразия не было!
— А как же быть, когда зуб болит?
— Привяжешь его суровой ниткой за дверную ручку и ждёшь, когда кто пойдёт и снаружи за дверь дёрнет! Дёрнут за ручку и зуб на полу!
— Ну-ка подержи винтовку! Я сяду примеряюсь в кресле! А то убьют и никогда не сидел!
Солдат садится в кресло, кладёт голову на подзатыльники, руки опускает на подлокотники и с грустью смотрит на замысловатую бурмашину.
Ведь кто-то и доживёт! Сядет вот так! Сверлить ему будут!
— Нам с тобой браток помечтать только можно маленько!
Буровой станок с ножным приводом поблескивает перед ним.
— У этих немцев всё не как у людей! У самой передовой и пожалуйте — зубной доктор ставит пломбы!
Я вышел на воздух, а разговор в доме продолжался.
Упустить такую пару лошадей! — вспомнил я перестрелку у кухни. В общем, шуму наделали много, а попаданий ни одного! Ни дохлой лошади, ни одного убитого немца!
Когда я подошёл к кухне, здесь крутились любители по третьему разу поесть. Кухня стояла у поворота дороги, у песчаного обрыва. Сюда из небольшого овражка вела узкая снежная тропинка. По тропинке, из покосившейся темной баньки навстречу мне шла пожилая женщина, малец лет двенадцати и маленькая светловолосая девочка.
— Милые, родные! — сказала женщина, подойдя ближе.
— Наши пришли! — обратилась она к детям. Дети стояли, смотрели на нас и молчали. Женщина подошла ко мне, обняла меня и заплакала. Потом она долго стояла, смотрела на наших солдат. А солдаты взглянули раз на неё и опять стали толкаться у кухни.
— Вы откуда будете? — спросил я её.
— Девочка местная [95] . А я с мальцом из Калинина. Есть нечего. Вот я и прислуживала здесь у врача. Полы мыла. А жили мы с мальчиком вон в той бане. Девочка приходила к нам, вот как сейчас.
95
Булыгина Раиса Тимофеевна — в декабре 1941 года ей было лет восемь.
— Накорми женщину и детей! — сказал я Сенину и пошёл к домам, где сидел Черняев.
Когда пятая
На войне часто зад оборачивается передом и всему приходит свой черёд и конец! Я вспомнил слова Татаринова, — "Как ты думаешь? Дойдём мы до шоссе?". Если он всё время будет идти позади, он дойдёт не только до Ржева.
Я разогнал солдат от кухни. Велел Сенину поставить всех на свои места. Не успели солдаты разобраться по своим местам в обороне, как мы увидели, что со стороны деревни Чуприяново, что стоит вдалеке, на господствующей высоте, вниз по дороге в нашу сторону спускается группа немцев человек двадцать.
— Всем лежать и рожи не высовывать! — крикнул я громко и велел Сенину приготовить ручной пулемёт.
— Пусть думают, что на станции нет никого! — сказал я громко, чтобы все слышали.
— Пулемёт поставь над обрывом около кухни! Там место повыше! Оттуда всё хорошо видать! Всем взять дорогу на прицел и без моей команды не стрелять!
— К самым кустам будем подпускать!
— Стрелков предупреждаю! А то опять найдутся небесные олухи! — И я им погрозил кулаком.
Немцы были ещё далеко. Солдаты лежали и посматривали на меня.
— Немцы с дороги не сойдут! Снег по обочинам слишком глубокий!
— У них голенища на сапогах короткие! Они народ цивилизованный! Простуды бояться!
— Целиться всем по дороге, где начинаются кусты!
— Прицельную планку поставить на двести метров!
— Сейчас расстояние до немцев пятьсот!
— Можете наблюдать! Но никому не стрелять! Откроете огонь, когда я громко подам команду, — "Рота к бою!".
Вниз по расчищенной и укатанной дороге [немцам] идти было легко. Немцы даже кое-где подпрыгивали, когда по снегу скользили у них сапоги. Я лежал, смотрел и ждал, когда они подойдут поближе. Через каждую сотню метров я объявляю дистанцию до них.
Прицел, прицелом — думаю я. Но нужно уметь стрелять и попадать в подвижную цель. А сейчас у солдат мурашки и мондраже от непривычки и волнения. Откроют пальбу, а пули уйдут в молоко. Как пить дать! Я уже их проверил!
Я поворачиваю голову направо и зову к себе солдата.
— Быстро ползком ко мне!
— Ты так лежи! Смотреть будешь! А винтовочку со штыком дай на время мне!
— Ладно, товарищ лейтенант, берите! Она у меня прилично бьёт!
Я лёг поудобней, прикрыл один глаз, выбрал условную точку на дороге и посмотрел на линию прицела. Ещё полсотни шагов! Пусть подойдут! Я дам один точный выстрел. Немцы ничего не поймут.
— Никому не рыпаться! Пулемётчикам тоже! Я буду один стрелять!