Варфоломеевская ночь

Мериме Проспер

— Неважный… Но какое это имеет отношение к моему вопросу?

— Я хотел сказать, что когда рыбак поймает очень большую рыбу, то рискует, что она его самого втащит в воду.

Принц засмеялся.

— Верно, сэр Филипп. Таково же и мое мнение об этом браке. Маргарита де Валуа слишком большая рыба в сравнении с бэарнским принцем, и не только она одна будет тащить его, но другие большие рыбы потащат и ее вместе с ним. Моя добрая мама опасается, как бы я не погубил себя среди развлечений французского двора; но есть нечто другое, что меня тревожит больше всяких развлечений: это король, находящийся под влиянием Екатерины Медичи, герцог Анжуйский, выставивший на позор

тело моего дяди Конде; а там еще Лорран, Гизы, папа и буйная парижская чернь. Мне кажется, я буду не рыбаком, а маленькой рыбкой, попавшей в крепкие сети…

И принц задумчиво уставился на огонь.

— Теперь король на нашей стороне, — прибавил он, — но надолго ли…

— Зато на вашей стороне будет принцесса, и в качестве зятя короля вы будете в безопасности, — заметил Франсуа.

— Ну, король не очень-то любит даже своих собственных братьев, — сказал Генрих, — хотя я не думаю, чтобы он осмелился поднять на меня руку, сам устроив мне брак со своей сестрой: он боится мнения Европы. Я знаю, что гугеноты ждут от этого брака больше, чем от самой большой победы, а я сомневаюсь! Я очень рад, что решение зависит не от меня. Я просто пойду по течению, пока не буду достаточно силен, чтобы плыть против него… Во всяком случае, если я поеду в Париж венчаться с Маргаритой Валуа, то желаю, чтобы вы оба ехали со мною.

Глава XIX

В сетях

Вернувшись с охоты, друзья наши пробыли еще недели две в Бэарне; затем графиня и Франсуа отправились домой, а Филипп, согласно обещанию, поехал к графу де Валькур в его замок в Дофинэ.

Там он прожил целый месяц. Граф принял его очень ласково и ввел в дома всех своих друзей, как спасителя своей дочери.

Клара очень выросла с тех пор, как он ее видел в последний раз. Теперь ей было почти шестнадцать лет, и она казалась уже взрослой девушкой. Оттуда Филипп вернулся в Лаваль.

— У меня есть важные новости для тебя, — сказал Франсуа. — Король пригласил адмирала к себе. Многие из друзей отговаривают его, но он считает необходимым в интересах нашей веры принять это приглашение и на будущей неделе поедет в Блуа, где находится сейчас двор. Он отлично осознает, что подвергает себя большой опасности, и потому отклонил предложения всех дворян сопровождать его; с ним поедут только трое или четверо близких его друзей. Два дня тому назад я виделся с ним и просил его взять меня в свою свиту, но он решительно мне отказал. «Друзья, которые будут сопровождать меня, — сказал он, — уже сделали все в жизни, что могли. Но у тех, кто молод, есть еще будущее. И если что-нибудь случится, то удар не поразит тех, кто может сделаться вождем грядущего поколения».

Гугеноты на западе Франции с беспокойством ожидали известий о том, будет ли принят адмирал Колиньи. Наконец пришла радостная весть, что король принял его очень любезно, обнял и сказал, что считает день его возвращения ко двору одним из самых счастливых в своей жизни, потому что он предвещает конец смут и вражды. Даже Екатерина Медичи приняла адмирала любезно. Король подарил ему из своего собственного капитала сто тысяч фунтов, чтобы вознаградить за все потери, понесенные им во время войны, и приказал выдать ему годовой доход его брата кардинала, незадолго перед тем скончавшегося.

Озлобленные этим Гизы уехали в свои поместья. Выехал из Парижа и испанский посол, раздраженный тем, что по совету Колиньи король помог нидерландским протестантам в борьбе с герцогом Альбой.

Во Франции наступило спокойствие. Преследования прекратились, и гугеноты в первый раз после многих лет вздохнули спокойно.

Между тем переговоры

о браке принца Наваррского с Маргаритой Валуа продолжались. Принцу было теперь восемнадцать с половиной лет, а Маргарите двадцать. Брак их был уже пятнадцать лет назад предложен Генрихом II, но во время гугенотских войн мысль эта была оставлена. Теперь к королеве Наваррской, находившейся в Ла-Рошели, был послан с предложением от короля маршал Бирон. Королева поблагодарила за честь, но просила времени на размышление и совет с протестантскими священниками.

Вести об этих переговорах, как и о переговорах о браке Елизаветы Английской с герцогом Алансонским взволновали весь католический мир.

Папа послал к Карлу легата с протестом. Португальский король, отказавшийся перед тем от брака с Маргаритой, стал теперь просить ее руки. Филипп Испанский, со своей стороны, употреблял все меры, чтобы помешать браку Генриха с Маргаритой, а гугенотские священники, напротив, объявили, что по закону нет препятствий для брака гугенота с католичкой. Все это наконец склонило королеву Наваррскую повести серьезно переговоры, и с этою целью она поехала в Блуа.

Главным препятствием этому браку были мелкие разногласия религиозно-обрядового характера, но наконец все препятствия были устранены. Двор отказался от требования, чтобы Маргарита завела католическую церковь в Бэарне, а королева Наваррская, со своей стороны, согласилась, чтобы венчание происходило в Париже.

Беспокойства, испытанные ею за все это время, тяжело отразились на ее здоровье: через несколько дней по приезде в Париж она заболела лихорадкой и умерла. Подозревали, что кто-то из людей Екатерины Медичи дал ей яд.

Адмирал не присутствовал при переговорах в Блуа. После трехнедельного пребывания при дворе он удалился в свои поместья в Шатильоне и принялся вновь отстраивать разрушенный замок. Графиня же де Лаваль сопровождала королеву в Блуа и Париж и находилась при ней до ее кончины. При выезде из Блуа она вызвала к себе Франсуа и Филиппа, послав им вместе с письмом охранную грамоту, подписанную королем. В пути они узнали о смерти королевы Наваррской, и весть эта была для них обоих тяжелым ударом: они очень любили королеву.

Между тем король стал не доверять своим советникам и просил письмом Колиньи приехать к нему в Париж, чтобы посоветоваться. Одновременно адмирал получил множество писем от своих друзей, которые умоляли его не ехать в Париж, где ему грозит опасность быть отравленным так же, как были отравлены его братья и королева Наваррская. Но адмирал не колебался и тотчас принял приглашение.

Дело, по которому король особенно желал посоветоваться с Колиньи, заключалось в том, чтобы начать борьбу против опасного преобладания Испании и помочь протестантам в Голландии. С этой целью он тайно позволил Людвигу Нассаускому набрать во Франции пятьсот всадников и тысячу человек пехоты. С этим войском Людвиг двинулся в Нидерланды и взял 24 мая Монс. Вожди гугенотов после этой победы убеждали короля объявить войну Испании, но Елизавета Английская со своим обычным двоедушием, в самую решительную минуту отказалась дать обещанную помощь, хотя в начале и подбивала короля к войне. Карл убедился, что Елизавета одурачила его как в вопросе о войне с Испанией, так и в переговорах о браке ее с одним из его братьев. Между тем Монс был осажден и взят герцогом Альбой, а направлявшееся на помощь к этой крепости гугенотское войско в три тысячи человек было застигнуто врасплох и совершенно разбито: тысяча двести человек погибли в битве, тысяча девятьсот бежавших с поля сражения были истреблены крестьянами и только около ста человек достигли Монса.