Варфоломеевские ночи
Шрифт:
– Гм, вот капиталисты дурные..., зачем было на свет появляться и нам кулак показывать? вот до чего дожили. За что боролись, на то и напоролись. А где Инесса? А вдруг ее также раздевают и голую бросают в Неву? а ведь рано еще. Еще месяц, два, а потом и она может туда же отправляться. У нее был богатый муж, который внушал ей что-нибудь такое контрреволюционное. Не зря же ни одного ребенка не родила мне. А ведь мы не один год были вместе. Могла бы родить, паршивка, подметка французского капитализма. Я даже делал намеки. Наследника, дескать... коммунистического рая на всей земле.
Он бы еще долго рассуждал, но из-за поворота показалась сгорбленная фигура в черном и открытой головой, так похожей на голову Инессы, что
– Инесса, ты?
Но видение не реагировало, оно не поднимало голову, не ускоряло и не замедляло шаг. Вождь подумал, что дама пьяная спешит к себе домой, хотя дома стояли, погруженные во мрак и нигде не мелькало ни огонька, как в подземелье.
Махнув рукой, он стал спускаться вниз по ступенькам, позабыв облачиться в женское платье. На первом этаже он увидел женщину в черном; это была Инесса.
Подойдя ближе, достал носовой платок, чтоб смахнуть ее слезы, но она отстранила его руку.
– Именем мировой революции заходи, Инесса. Нам надо объясниться.
Она покорилась и пошла за ним следом.
– Прошу садиться. Вот тебе ручка, бумага, пиши объяснительную. Где была, с кем встречалась, какие сведения передавала немецкой разведке?
Не вытирая слез, она посмотрела на него в упор.
– Что вы натворили, что вы, глашатаи добра и справедливости, натворили, скажи? Город пуст, город словно вымер, Нева наполнена трупами, а твои кровавые подельники пируют который день. Это пир во время чумы. Ты этого добивался, Володя? ты удовлетворен? Когда моя очередь? Я из интеллигентной семьи, а ты интеллигенцию называешь говном. Ты уже приступил к ее ликвидации. Я...хотела бы получить пулю в затылок от тебя, а не от варшавского бандита Дзержинского. Ты меня отведешь в подвал к нему? Я буду кричать, буду сопротивляться.
– Что ты от меня хочешь, скажи?
– Отпусти меня. Я уеду во Францию.
– Подожди какое-то время. Уедем в Москву и там решим этот вопрос. А насчет города..., ну что делать? тут так: либо ты, либо тебя. Революция безжалостна, она не знает слез. В конце концов, эти твои любимые буржуи, видя революционную обстановку, могли подумать, чем все закончится, и разоружиться перед партией, перед народом и сказать, бери все, забирайте наше богатство, а мы станем рабочим классом и трудовым крестьянством. Так нет же, притаились, на ночлег расположились, а на следующий день могли бы устроить шествие с флагами в руках. А нужно это пролетариату? нет, не нужно. Мы должны сделать так, чтобы дух всяких там графов вытравить из города. Мы его заселим пролетариатом. Я уже приказал всем: молчать, молчать и еще раз молчать. Родители не должны говорить детям, дети ничего не должны знать и ты должна забыть, и все мы должны забыть. Сейчас Москву тоже подчищают. Вот мне доложили, что последнее отродье Романовых во главе с какой-то там красоткой Елизаветой Федоровной, будут сброшены в шахту. По моему распоряжению. Все! конец династии Романовых. Теперь будет династия лениных, троцких, апфельбаумов и остальных евреев, кто добросовестно служил революции. А как ты думала, Инессочка, моя дорогая. Да я и тебя в Кремлевской стене похороню, а сам в мавзолее в десяти шагах от тебя упокоюсь.
– Можно, я пойду?
– Иди, иди, только не споткнись, сломаешь ногу.
Инесса всю ночь ворочалась, все думала, как выйти из положения, в которое она попала и не находила выхода. Она все посматривала на длинную, болтающуюся от ветра занавесь. Вот, спасительница. Если ею замотать шею, закрепить узлом и на крюк, но где этот крюк. За раму и ноги вниз за окно. Третий этаж. Но ведь внизу охрана. А, на люстру. Она вскочила, сорвала занавесь, приступила к операции. Но, послышались шаги, словно кто-то куда-то бежал. Был пятый час утра. Это был он, монстр, который видит сквозь стены.
– Ты..., почему не спишь? И занавесь на полу, и ты на полу, у тебя с головой все
– Я... я споткнулась, хваталась рукой за занавесь и сорвала, - стала объяснять Инесса, полагая, что Ильич ничего такого не заподозрил.
– И посидеть решила под окном, воздуха больше.
– Все, договорились, а теперь вставай и на кровать. Впрочем, мне придется выставить охрану. Ты слишком далеко заходишь. Ты забываешь кто я, а ты... при мне, вожде мировой революции. Еще не хватало каких-то семейных происшествий! А вдруг ты могла свалиться с окна, а это третий этаж. Эй, Бурбулис, где ты. Вот, становись на пост. Это пост номер два. Окна не должны быть открыты, а только полуоткрыты. Всякие птицы, их так много развелось в городе, их больше чем людей, они летают и сюда могут залететь. Это опасно. Это вирусы, это болезнь, это может быть холера, Бурбулис. Ты хочешь, чтоб я заразился, Бурбулис? Инессе не хватает воздуха, ее тянет к окну, но это не так, ей только так кажется, что нет воздуха. Не разрешай ей вставать, если только по маленькой нужде и то сопроводи ее до туалета и стой за дверью. В туалете ей находиться можно три...пять минут, не более того. Есть ли вопросы, Бурбулис? В таком случае спокойной ночи..., Бурбулис.
Инессе показалось, что Ильич говорил с пеной у рта. Он волновался, но фальшивил, он прекрасно знал, что она сидела под окном не просто так, он разгадал, а может, он сквозь стены все видел. Во всяком случае, теперь можно заснуть.
И Инесса спала до шести вечера следующего дня. А Ильич подремал с полчаса, а потом стал собирать команду. Он вызвал Апфельбаума, Бронштейна и Кацнельсона. Когда они все появились... чуть помятые с опухшими лицами, с небрежно повязанными галстуками и пятнами от пищи на белых рубашках, Ильич уже сидел в женском одеянии и составлял план действий четверки на сегодняшний день. Бронштейн все зевал, а потом поднатужился и громко стрельнул.
– Канонада по империалистам, товарищи, - сказал он.
– Вы уже меня извините, обожрался этой ночью в бордели с проститутками.
Он еще раз стрельнул и успокоился.
– Вот что, товарищи, - сказал Ленин, поправляя платок на голове.
– Все мы сейчас отправляемся в город. Ты, Лейба, немного перестарался. Ты сделал свое черное дело, так нужное революции, за одну ночь. Ты вырезал всех горожан, а трупы не убрал. Надо было разделить эту важную работу пополам. А то вышел казус. Нева не справляется, она заполнена трупами буржуев. Иностранные газетчики могут нагрянуть, все увидеть и тогда нам не поздоровится. Сейчас мы пойдем в город, чтобы самим убедиться, что творится в городе моего имени, как этого требует Бронштейн.
– Да, на хрен городу носить имя русского царя Петра, пусть носит имя Ленина.
– Давайте немного повременим. Ильич - скромный человек. Кроме того, он берет пример с меня, Кацнельсона-Свердлова... он хотел издать указ о переименовании города Екатеринбурга в город Свердловск, но я отказался.
– Да, так и было. Вот переедем в Москву, тогда и начнем решать эти вопросы, - сказал Ленин и затянул концы женского платка, чтоб не сползал с лысины.
Внизу ждал Ская с взводом охраны.
Бандитская четверка стала путешествовать по улицам мертвого города. Но город оказался не совсем мертв. В храмах, не разрушенных большевиками, звонили колокола, внутри храмов происходили богослужения, монахини молились вдоль берега Невы над трупами убиенных. Гопники крючками на длинных шестах старались вытащить те трупы, которые были одеты и в карманах, которых могли быть деньги, а на шее и одежде украшения.
Ленин, у которого было сто псевдонимов, теперь называл себя Разкорякой и вел себя, как подвыпившая старуха. Гопники, свободно расхаживая по безлюдным улицам, крутили пальцем у виска при встрече с вождем мировой революции. И вождю это нравилось.