Варфоломеевские ночи
Шрифт:
Ленин уставился на второго человека в государстве и стал сверлить его взглядом. Но Бронштейн, в ответ на эту загадочную милость тоже стал сверлить друга, не моргая глазами. Так продолжалось минут десять.
Ладно, сказал Ленин, сдаюсь. Только учти…
Все понял, никому ни слова, ответил друг.
Варфоломеевскую ночь, которую ты затеял в Петрограде, надо распространить на всю Россию, на весь мир, иначе революция захлебнется в крови…в нашей крови. Но как это сделать, пока до конца не ясно.
Я тоже об этом думал, Володя…Бланк, дорогой. Оказывается, мы одинаково мыслим. А как это сделать, у меня уже составлен
Сопротивляющихся надо травить газом и расстреливать из пулеметов и пушек. А пролетариат превратить в рабов. Могущество Римской империи построено на рабском труде. Рабы могут многое, но им нужен вождь. Таким вождем буду я.
Пролетариату нужен хлеб. Я сегодня черную икру ел без хлеба. Давай срочно…Гражданскую войну и невероятный напор на кулаков, интеллигенцию и прочую буржуазию.
Это был очень важный диалог двух титанов мысли, породивший реки крови.
Настала мертвая тишина: Троцкий ждал, что скажет, теперь уже признанный гений.
Но вождь молчал. Это значило, что он сомневается. Лучше переключиться, предложить клубничку.
Клубничку? проснулся вождь. А ты, Бронштейн, прав! Так и надо поступить и никак иначе. Мы тоже люди, мы тоже человеки и нам свойственно делать ошибки. Только…меня увольте, мне ничего не надо, ни Инессы, ни девочки, ни вина, ни песен, ни поцелуев, ни объятий. Я устал. Я закроюсь в этом кабинете на три дня. А вы пьянствуйте, снимите с себя всю одежду и голые с автоматом наперевес расхаживайте по Петрограду, ловите буржуазных красоток, насилуйте их и тут же штык в живот. Или сидите в своих кабинетах и войте от счастья, как это буду делать я. Я вам все разрешаю, дорогие мои, непослушные мои.
Непослушных больше не будет, заверил Бронштейн.
Ленин пребывал в эйфории еще положенных три дня. Он и Инессу облагородил, но всего один раз, правда, поскольку силы стали его подводить после столь упорного, длительного и большого напряжения. Инесса простила, хорошо понимая, что Ильич не железный.
Бронштейн даже звал его в дом терпимости, но он отказался, поскольку победа для него — это архи важно. Тогда подключился Зиновьев.
– Ну, ради мировой революции последний раз. У меня графская дочь, непочатая. Мне ее доставили только вчера. Я ее спросил: хочешь жить? Она дрожащим голосом отвечает: хочу, а кто не хочет.
– Тогда, - говорю ей, - ты должна переспать с вождем мировой революции Лениным.
– С этим жидом? нет, лучше умереть. Я достаю браунинг, щелкаю затвором и начинаю целиться ей в грудь. Раз!.. Два!..
– Подождите, я подумаю: я одна в семье как же я оставлю мать? О, нет! А у вас вино есть?
– Найдем, отвечаю ей.
– Полбутылки мне хватит, - соглашается она.
– Так что, Володя, решайся. Это сметана, это…это мед. Это тебе подарок от ЦК.
– Ну, если от ЦК, куда деваться. Я с этим ЦК измучился. Мне
– Руфь!
– Так это же еврейское имя. Ну, тогда другое дело.
Руфь вошла с опущенной головой и стала у стола, за которым работал Ленин.
– Чего стоишь, раздевайся. Вождь мировой революции облагородит тебя.
Девушка ушла за занавеску и, молча, стала снимать одежду, оставаясь в нижнем белье.
Вождь вдруг загорелся, повалил на кушетку и обнажил ее полностью, но его мужское достоинство не выдержало пытки ожидания и сработало прежде времени.
– Все, - сказал вождь, - вставай. Любовная симфония закончена. Посиди, пока не придет за тобой человек.
Вскоре появился Апфельбаум.
– Ну как? куда ее девать?
– В расход!
– Ленин показал бумажку, на которой было написано это ужасное слово.
– Дзержинский в подвале ждет ее, - добавил он полушепотом.
Ленин, захватив власть безошибочно определил, что делать дальше и в этом ему помог Бронштейн. Получив команду грабить и убивать, гопники, всевозможные алкаши, выпущенные на свободу уголовники, приглашенные со всей Европы евреи и прочий пролетариат в бешеном темпе бросились на имущих. Возможно, в душе каждого гопника дремала веками копившаяся ненависть за былые унижения, а ненависть подкреплялась завистью, — вот почему они с такой яростью набросились на имущих, на своих вчерашних начальников, работодателей, на своих помещиков и капиталистов.
Ленин не мог нарадоваться на босяков, и хотя эта идея принадлежала Бронштейну, он тут же присвоил ее себе.
Что творилось в городе Петра, сразу же после захвата власти большевиками, покрыто глубокой тайной, хотя отдельные слабые отрывки воспоминаний, чудом оставшихся в живых в этой мясорубке, и опираясь на творческое воображение, которое невозможно высосать из пальца, автор этой книги попытается нарисовать приблизительную картину трагедии.
Некая Валя коренная жительница Санкт-Петербурга, чудом пережившая и выжившая Октябрьский переворот, однажды рассказала корреспонденту жуткую историю, свидетелем которой была. Когда Лейба Бронштейн вышел из подвала и очутился на улице, его уже поджидали два немца, три поляка и шесть петербуржцев еврейской национальности.
– Шалом, друзья!
– произнес Лейба, поднимая руку вверх. Сруль, Хамкис и Мудакис, подойдите ближе. Возьмите с собой часть гвардейцев и отправляйтесь в тюрьмы, освободите всех заключенных и выдайте им оружие. Поставьте перед ними задачу…очистить город от буржуазной нечестии. Правительство Керенского пало, власть в руках пролетариата. Пусть входят в любой дом, в любую квартиру и вырезают всех жильцов, начиная от детей и кончая стариками. Все деньги, документы, все золото, серебро, украшения разрешено оставить у себя. Затем отправьтесь к гопникам, это наши люди. Все дворники, все, кто находился в услужении у господ - наши люди. За Зимним дворцом пять тысяч иностранцев, в основном евреи, с ними провести точно такую же инструкцию. Нам нужны реки крови. Мы с Ильичом называем русских не людьми, а бесхвостыми обезьянами, которых почему-то называют людьми. Они должны быть уничтожены. Учтите это Сруль, Хамкис, Мудакис.