Варфоломеевские ночи
Шрифт:
Все оставшиеся в живых получали по 120 грамм ржаного черствого, иногда покрытого плесенью, хлеба, щепотку соли и по две мерзлые картофелины. И больше ничего. Перебои были даже с водой. Но гопники (городское общежитие пролетариата) этим не довольствовались, они искали, где бы кого, из оставшихся в живых, ограбить.
Жителей Петрограда оставалось крайне мало, в основном по окраинам, центр был вырезан, отовариться особенно было нечем, поэтому все страдали, кроме слуг народа, объедавшихся деликатесами в Смольном.
Освободившееся жилье советская власть распределяла между революционерами и частично гопниками. Наиболее благоустроенные квартиры занимали слуги народа. Бывшая каста высокопоставленных чиновников столицы вынуждена была отправиться на небеса досрочно, а та, что осталась в живых, вынуждена была потесниться, переселиться всей семьей
У зажиточных людей проводили конфискацию добротной одежды, золотых украшений, запасов хлеба, денег, переводили в самую маленькую комнату без матрасов и одеял, и чтобы не умерли с голоду, оставляли им картофельные очистки. Люди, лишенные всяких прав, одежды и пищи, не могли не роптать, а то и пытались мстить палачам. Были случаи, когда красные комиссары во время таких рейдов неожиданно пропадали…
Дзержинский доложил Ленину об имеющих место исчезновениях красных комиссаров.
Это буржуазные террористы! — сказал Ленин, стуча кулаком по столу. — Напоминаю, это недопустимо, берите заложников, закрывайте в специально оборудованных подвалах; выставляйте охрану и если через три дня не укажут местонахождение захваченного комиссара, то расстрелять всех до единого - детей, стариков, больных, отцов и матерей. Если наш комиссар важный человек, расстреливать не только семью, но и родственников: и братьев, и сестер.
— Если мы возьмем в заложники несколько человек и расстреляем их, это мало что даст, — выразил свою мысль Дзержинский.
— А вы берите в заложники как можно больше, человек двадцать, тридцать, сто, целый квартал. И всех расстреливайте, но так, чтоб другие слышали и видели. Не жалейте патронов, не проявляйте буржуазной жалости к врагам революции. Пусть им это будет наукой. Действуйте, товарищ Дзержинский! Действуйте, действуйте и еще раз действуйте.
Красные глаза у него были навыкате, он размахивал руками, а слюну, что брызгала во все стороны, почитал за пули, поражающие врагов революции.
Да знаю я, что надо делать, Владимир Ильич, но ведь это маленький эксперимент, очередной, так сказать…с изоляцией хозяев и…картофельными очистками. Ну, вот он, этот эксперимент принес плоды. Это еще раз доказывает, насколько буржуи ненавидят нас с вами и революцию в целом.
Дзержинский стал замечать, что Ленин ведет себя несколько неадекватно, теряя над собой контроль.
Едва вышел головорез Дзержинский, как появился Бронштейн с массивной папкой в руках. Ленин обрадовался, как будто давно его не видел.
— Товарищ Т…оцкий, прошу садиться. Прошу, прошу, да поудобнее, товарищ Троцкий. Что у тебя в этой папке? Сводки о расстрелянных и повешенных? Доложи срочно. Чем больше, тем лучше. Стрелять, стрелять и еще раз стрелять. Революция буржуазного гуманизма не терпит. Вот моего брата расстреляли, нет, повесили, или расстреляли? Ну да черт с ними - расстреляли или повесили, какая разница. Давай докладывай. Как там работает Дзержинский со своими карательными отрядами? Ты за ним посматривай, одним глазком и докладывай, докладывай.
Троцкий замялся. Он не знал, что делать. В папке у него таких сведений не содержалось. Но под сверлящим взглядом
– Расстреляли много, но сведений не вели. Это же навоз истории, Владимир Ильич, вы сами об этом недавно говорили. И у меня такая статья родилась. Вырезать всех, а на освободившуюся землю поселить евреев…
– С этим подожди. Хотя…, сколько миллионов погибнет русских дураков нас не должно интересовать, пусть буржуазные историки подсчитывают, пока им не пришел конец. Это архи важно. И вот что. От меня только что вышел товарищ Дзержинский, и…после его ухода у меня возникла гениальная мысль. А что если нам превратить войну империалистическую в войну гражданскую? По сообщению товарища Дзержинского в Петрограде нарастает сопротивление эксплуататорских классов. Значит, они могут взяться за оружие, а это угроза завоеваниям советской власти. Надо усилить меры. Питер мы, конечно, задавим, уже задавили, а точнее раздавили, а если надо будет, потопим в крови. Надо вызвать Тухачевского, пусть реабилитируется за провал в Польше. Он должен был освободить Польшу от капиталистов и заставить пролетарские массы взять власть в свои руки. В Питере, Кронштадте пусть проявит себя Тухачевский. Это будет кровь эксплуататоров и империалистов, но не кровь народных масс. Так вот, товарищ Троцкий, сопротивление эксплуататорских классов, возможно, будет проходить по всей стране. Я это чувствую, мне это не дает спать. Я уже четвертую ночь не сплю. Что делать? Ну, скажи, что делать, ты у меня единственный самый умный еврей из всех, которых я пригласил со всей Европы. И они откликнулись, но у каждого из них свои интересы, а мне нужно, чтоб интересы революции были на первом плане.
— Вам, Владимир Ильич, следует отказаться от установки ликвидировать армию как таковую. Вооружение народных масс ни к чему не приведет. Да и оружия у нас столько нет. Измените свою установку и дайте другое указание, Владимир Ильич.
— Почему, товарищ Троцкий? почему? я от своих научных установок не могу отказаться. Докажите, что я неправ, докажите! ну же, я вас слушаю.
— Нам нужно создать Красную Армию с привлечением офицеров бывшей царской армии.
— Привлечь офицеров на сторону революции, как Тухачевского? А почему бы нет? Я согласен. Кроме того, у нас много наемников, венгров, немцев, поляков и всякой остальной сволочи. Немцы нам три миллиона марок выделили на содержание такой армии. Готовьте декрет, я его подпишу, тут же, не задумываясь. Вы будете Главнокомандующим Красной армии, поскольку я в этом ничегошеньки не понимаю. Только вот что. С товарищем Дзержинским мы решили брать и расстреливать заложников, если пропадает комиссар. Вы учтите его опыт. Если бывший царский офицер отказывается служить в Красной армии, расстреливайте его семью, а его самого вешайте. Но это надо делать так, чтоб все знали и боялись. Мировая революция не может обойтись без страха и насилия.
— Проект Декрета о создании Красной армии, у меня готов, Владимир Ильич, требуется только ваша подпись. Вот в этой папке и томится проект в ожидании вашей подписи, Владимир Ильич.
– Ну и Троцкий, ну и Троцкий! Вот это да! Революционная самоуверенность — это мне по душе. А в вашем проекте о создании Красной армии карательные отряды предусмотрены? Да? Тогда подписываю прямо сейчас.
Ленин взял синий карандаш и занес над декретом.
— Ручкой, Владимир Ильич, это для истории. Только как быть с комиссарами НКВД, они всегда будут под опекой Дзержинского?
— Эти войска уже созданы, товарищ Троцкий и это будут внутренние войска под командованием Дзержинского выдающегося революционера. А вы должны быть выдающимся полководцем. Вы, кажись, окончили военную академию?
— Заходил однажды в военную академию по какому-то делу, Владимир Ильич, — признался Троцкий. Меня звали на второй курс, но я отказался, поскольку это была буржуазная академия.
— Значит, имеете отношение к военной академии. Я тоже так учился: зашел, посмотрел, отвернулся, а потом все сдал экстерном, слегка подмазав. А вы кончали, кончали и еще раз кончали. Расстреливать умеете, вешать умеете… врагов революции. Умеете, конечно, значит вы выдающийся полководец. Я же выдающийся вождь и руководитель государства, хотя никогда не заведовал даже баней. Но я принципиальный и всегда обращаюсь к Марксу. Да я и сам выдающийся ученый. Мое учение базируется на контроле, на непримиримости, на отсутствие буржуазной демократии и морали. И мой лозунг: стрелять, стрелять и еще раз стрелять. Запомните это, товарищ Троцкий, если хотите стать выдающимся полководцем.