Варфоломеевские ночи
Шрифт:
Иосиф Джугашвили, чтобы показать, что он не лыком шит и ничуть не ниже Бронштейна-Троцкого тоже заказал два вагона, но Бонч-Бруевич развел руками.
– Моя много подарок на Кавказ. Земляки…они оленьи рога, шкуры, бурки, вагон «кизмариули», два бочка морской воды, десять мешок сушеный инжир и один мешок морской галька. Это толко мой богатство. А у жены очен много, и у ее семьи, у братьев, у сестер. Второй вагон, где хочешь доставай, иначе дружба врозь, как говорят на Россия.
Он глядел на Бонч-Бруевича спокойным взглядом, но от этого взгляда у собеседника невольно задрожали колени, и какой-то холодок пробежал по спине. Этот холодок был его судьбой, поскольку
– Буду с Лениным советоваться, - сказал Бонч-Бруевич.
– Потом доложу.
– С Лэниным. Моя запрещает тэбэ это дэлат. Сам ищи выход, - произнес Джугашвили, давая понять, что разговор окончен.
Бонч-Бруевич все равно попал к Ленину на прием, он был вызван, хоть и не вовремя. Он несколько раз пытался заговорить о втором вагоне для Иосифа Сталина, но Ленин не давал ему раскрыть рта.
– Товарищ БончБрунч, вам поручается архиважная задача. С заказом вагонов специального поезда, номер которого должен быть архи секретным и час его отправления, и кто в нем едет архи секретно, я уже ознакомлен и особых замечаний у меня нет. Вы должны проверить и убедиться, что все колеса крутятся в одну сторону и это далеко не все, Бонч. Вам надо отправиться в Москву немедленно прямо от меня, не заходя домой, о вашей семье на период переезда позаботится Феликс Эдмундович, и… там, в Москве национализировать все жилые помещения Кремля для членов Политбюро, прибрать, промыть, проветрить, чтоб не воняло всякой буржуазной нечестью. Поставить всех на довольствие; оно должно называться кремлевским пайком. Там должно быть все то, что у нас было здесь. Правительство молодой республики должно очень хорошо питаться, это икра черная, икра красная, копченый угорь, семга, осетрина. Каждому члену от шести до восьми комнат, а вождю мирового пролетариата Ленину двенадцать комнат: все мои родственники уже закупили билеты в Сибири и едут в Москву. Мы будем жить вместе. Если в Кремле нужен ремонт, подберите квартиры в лучших домах, принадлежавших ранее буржуазии. Если буржуазия противится - вырезать беспощадно всех до единого, включая членов семьи. Никакого слюнтяйства. У нас в Москве ВЧК своя, Дзержинский поедет поездом, он будет в соседнем вагоне со мной. Кстати, я поеду с другой станции, сяду не на той, где все садятся, я должен позаботиться о безопасности. Платье мне уже шьют. Я под именем баронессы Маккельштейн Срали Ефимовны поеду. Парик уже готов. Ах, о чем я говорю, поезжайте, поезд вас уже ждет. Будьте здоровы. Учтите, 11 марта все мы, великие сыны русского народа, в Москве. Встречайте.
35
— Пока пролетариат организуется, немцы займут Питер и Москву. Я это чувствую, я это вижу! Надо спасать революцию и ее руководство. Срочно дайте команду готовиться к переезду в новую столицу. Где Бонч-Брунч, то есть Бонч-Бруевич, такую его мать? Сколько можно заниматься этой волокитой? Ну что стоите, товарищ Бухаркин, как вкопанный столб? Идите, идите, делайте то, что вам говорят. И добросовестно, учитесь у меня. Разыщите этого еврея Бонча, такую его мать. Бонч-Бруевич должен быть у меня с планом переезда, и эту операцию с переездом нельзя затягивать ни на один день. Это архи важно, товарищ Буханкин! она должна быть проведена в условиях максимальной секретности.
– Я вовсе не Буханкин, Владимир Ильич.
– Идите, идите, Буханкин, то есть Бухаркин. Ко мне должна прийти товарищ Инесса с важными бумагами, да не уходите, пока я не закончил говорить. Так вот, мы ее пошлем во Францию поднимать народ, снабдив деньгами. Где Ганецкий, подать сюда Ганецкого, черт возьми! Это архи важно! Пять миллионов золотых рублей на французскую
Бухарин ретировался, его мало интересовал Ганецкий и Инесса, он думал, сколько тысяч квадратных километров отойдет к Германии в результате сепаратного мира, к которому так стремился Ленин, он был убежден, что Германию можно повергнуть путем разложения изнутри, так как это сделали немцы, разложив царскую армию при помощи большевиков. И поэтому не стоит заключать этот проклятый и позорный, сепаратный мир. Этими мыслями он поделился с другими коммунистами, членами ЦК, которые поддержали его. Так образовалось левое крыло, не согласное с Лениным. Левое крыло никак не ломалось, не гнулось, и вождь стал нервничать и думать, как бы сломать это крыло.
Русская революция либо будет спасена международной революцией, либо погибнет под ударами международного капитализма, утверждали левые коммунисты.
Ленин обиделся, а затем возмутился и приказал созвать седьмой Съезд.
Съезд был созван в спешном порядке. Ленин тараторил на этом съезде до тех пор, пока делегаты не сдались на милость своего любимого вождя. Тут же встал вопрос о переезде в Москву. В условиях кризиса, который переживает русская революция в данный момент, положение Петрограда как столицы резко изменилось. К тому же он опустел. Кроме коммунистов-гоников никого не было, улицы пустовали.
— Переезд правительства во главе с товарищем Лениным в Москву — дело временное, — заявил член ЦК Зиновьев- Апфельбаум, — ибо берлинский пролетариат поможет нам перенести ее обратно в красный Петроград. К этому времени красный Петроград будет носить имя Ленина. Это уже будет Ленинград. Но мы, конечно, не можем сказать, когда это будет. Может быть и обратное, что нам придется перенести столицу и на Волгу или за Урал, — это будет диктоваться положением международной революции. Тогда Урал будет переименован в Лениноурал. А пока я за переезд в Москву. Черт с ним, с этим сепаратом, что заключили в Брест-Литовске.
– Сепаратором, - кто-то крикнул из зала.
– Сепаратор уже заключили, чаво вонять?
– произнес один делегат под всеобщий хохот.
Едва Ленин занял свое кресло в Смольном, как Фотиева доложила об очередном посетителе.
— Устал, не могу. Эти дураки…
Ильич ушел к себе.
Только Фотиева открыла дверь, чтобы выйти из кабинета Ильича, как ее стал вталкивать снова в кабинет Бонч- Бруевич, которому было поручено организовать переезд всего правительства из Петрограда в Москву.
— Да убери ты свое пузо, чего напираешь? Ильич все равно тебя не примет.
— Примет, примет, куда он денется, — загремел Бонч-Бруевич, плюхаясь в кресло и ожидая реакции вождя. Он же приказал меня разыскать. Я доехал до Балагое, там ЧК меня уже ждало. Пришлось возвращаться в Петроград снова.
Но тут Ленин выглянул как воробушек, обычно он никогда не терялся. Он сощурил левый глаз и впился этим сощуренным глазом в потное лицо БончБруевича. Тот не выдержал и стал трясти бородой, шарить по карманам в поисках платка. Вождь впился еще сильнее, а потом поднял руку ладонью вперед, приказывая сидеть на месте. Бонч Бруевич тут же расплакался и сложил ладошки ниже бороды.
— Дело, Владимир Ильич, — выпалил он неожиданно. — Я вернулся с полпути.
Зачем, твою мать?
Вы же меня искали, требовали, да и не все готово…ни там, ни тут.
— Короче, Бруевич Бонч. Времени мало. Докладывай, как революционер. Когда будет готов поезд на Москву. Немцы могут занять Петроград. Мы хоть и подписали сепаратный мир, но…не все золото отправили им по репарации. Сколько тонн, не помнишь?
— Кажись, сто.
— Э, батенька, мало. Двести пятьдесят тонн. Но ты не за этим пришел. Поезд готов? Нам надо драпать, драпать и еще раз драпать.