Варфоломеевские ночи
Шрифт:
Возможно, усвоив эту философию в детстве, Ленин придерживался ее всю свою жизнь, хоть и не выпячивал ее открыто, это была его глубокая тайна, спрятанная, как бы на всякий случай, на самом дне его изуродованной самой природой души. Только к русским он открыто выражал свою ненависть, считая их вторым сортом, "Иванушками-дурачками", годными только к тяжелой физической работе.
Ему очень нравилась фраза Энгельса о том, что в темную варварскую страну Россию хорошо бы запустить какую-нибудь идеологию. А далее шли слова о том, что насилие и диктатура - прекрасная вещь, если они применяются, когда следует и против кого следует.
Уже в 1905 году Ленину удалось спровоцировать выход рабочих к царской резиденции. Он требовал, настаивал и путем обмана и подстрекательства добился столкновения с вооруженными стражами порядка и, конечно же, кровопролития. Замысел рабочих был совсем иной, они планировали мирный исход демонстрации.
***
Можно смело утверждать: Ленин как человек, никогда не был счастлив! Мстительность и злобность, переросшая в ненависть к себе подобным, мешала ему чувствовать себя нормальным человеком и получать радость от жизни как таковой.
Политическая борьба долго не приносила результатов. Талмуды, которые он строчил не всегда сам, но и со своим ближайшим сподвижником Апфельбаумом (Зиновьев), никто не читал и не покупал, кроме людей из ближайшего окружения.
И власти, едва ощутимо пощипывающие его за политические призывы захватить власть вооруженным путем, заставляли его усомниться в правильности избранного пути. Эти и другие причины вынудили будущего дутого гения покинуть Россию, которую он ненавидел всеми фибрами своей души.
Царь Николай Второй сослал его в Сибирь и там, в ссылке, Ленин получал довольно солидное денежное вознаграждение, что позволило ему жить на широкую ногу. Он купил лошадь для прогулок, сочинял свои безжизненные талмуды, пока еще самостоятельно, без Гершона Апфельбаума, с коим еще не был знаком, читал революционную литературу (Добролюбова и Чернышевского, звавшего Русь к топору), вел обширную переписку с друзьями-революционерами. Сюда же к нему приехала почитательница его идей Наденька Фишберг (Крупская), серая мышка, с немного выпученными глазами, у которой, по всей видимости, туго было с женихами, да и будущий вождь мирового пролетариата, как утверждают злые языки, уже был женат до знакомства с Наденькой; здесь же они сыграли довольно приличную свадьбу. (Если бы только знал всемогущий тогда русский царь, как отблагодарит его молодой якобинец, когда захватит власть?)
Но Ильич не проявил страсти к молодой супруге как к женщине, она была слишком покладистой, слишком преданной, холодной в постели, на все готовой, на все реагирующей с едва заметным восторгом и расстегивающей воротник, когда Ильич начинал щурить глаз.
Он быстро увидел в ней преданную служанку и понял, что можно побаловаться клубничкой на стороне, а позже, когда появилась Инесса, он и вовсе поставил супругу в известность, что в будущем они будут жить втроем.
Когда появилась Инесса Арманд, уже родившая к тому времени пятерых детей от другого (других) мужчин, супруга Надя впала в прострацию, но будучи неглупой женщиной, к тому же руководствуясь марксистским учением о многожёнстве,
В будущем об этом периоде жизни революционного якобинца будут написаны сотни, тысячи диссертаций и великие марксисты станут, извращая истину, профессорами и докторами наук. Правда, никто из них имени Инессы даже не упоминал в своих псевдонаучных трудах.
Жизнь Наденьки и Ильича подавалась как пример для подражания для молодоженов советской страны. Верность Ленина как семьянина так старательно муссировалась, что поневоле, правда гораздо позже, возникла поговорка: "Трехспальная кровать - Ленин с нами".
Во время медового месяца Ленин еще не страдал от пикантной болезни, и его не покидала надежда на потомство наряду с надеждой дорваться до власти и сделать Россию плацдармом для победы мировой революции. Но надежды на потомство не оправдались: то ли Наденька оказалась бесплодной, то ли будущего гения природа лишила радости отцовства.
Как муж Ленин довольно быстро разочаровался в Наденьке и углубился в дебри марксизма.
"Ладно, - сказал себе будущий вождь "мирового" пролетариата, - постель это не главное для политического деятеля такого масштаба. С постелью мы еще разберемся. Среди революционных масс найдется молодая революционерка, с коей душа и тело познают земную радость в минуты краткого отдыха от политической теории мировой революции. А посему надо ехать за границу. Надо потребовать у этих русских дебилов как можно больше денег в партийную кассу".
Сказано - сделано. Будущий гений очутился в Швейцарии вместе с Наденькой. Сюда стали приезжать кавказские плечистые ребята, а точнее бандиты, грабившие банки с кожаными сумками, набитыми золотыми рублями, и Ленин с семьей смог зажить на широкую ногу. Здесь им были написаны многочисленные политические талмуды совместно с Апфельбаумом, в которых освещались свары между оппонентами и политическими единомышленниками. Злые языки говорят, что Апфельбаум стремился окончательно вытеснить Наденьку из революционного сердца.
– Гершон, а Гершон! Ты, почему так долго спишь после секса? Надо же садиться за роман "Что делать?" Я не могу больше, у меня голова пухнет от этой книги. У тебя тридцать страниц, а я едва накропал три. Всего три, ты понимаешь это, Гершон? Ты революционер или так себе шавка, что крутится возле меня за кусок мяса во время варки супа.
– Володя, еще один сеанс с той, бритоголовой, и я приступаю. Она сладкая и лживая, как наша книга "Что делать?" Знаешь, после секса как голова работает, ужас. Я едва успевая строчить. Даже то, что мы украли это название у Чернышевского, нисколько меня не смущает, - сказал Гершон Апфельбаум.
– И не должно смущать. Революционерам все дозволено. Даже однополые контакты. Давай поженимся, а?
Ленин расхохотался, а потом нахмурился.
***
Ленин по утверждению политических оппонентов был на удивление сварливым и вспыльчивым и даже мстительным человеком, он всегда таил обиду на всех и на каждого в отдельности. Много причин было для этого. Он считал себя умнее любого смертного, а, следовательно, полагал, что все ему завидуют и что-то такое прячут нехорошее на дне своей загадочной души. Каждого человека он считал порядочной дрянью, а благородство, совесть, честь отвергал, как буржуазные субстанции.