Вариант "Ангола"
Шрифт:
Впрочем, сначала-то мне ни о чем вообще не думалось. Когда на берегу, во время атаки самолета у меня потемнело в глазах, я думал, что теряю сознание. Видно все сложилось к одному: жара, испуг, даже то, что я кувырнулся вниз головой. Сознание вывалилось в какую-то мутную ночь, где нет ни звуков, ни света, ничего. Но чуть позже я стал медленно приходить в себя. Снова услышал плеск волн, крики разбушевавшегося Вершинина и затихающий рев мотора самолета.
Вот только открывать глаза я не стал. Словно бы верил, что если их не открывать, все беды останутся далекими и уйдут. Ты ничего не видишь – значит, ничего нет. К тому же, я боялся, что если сейчас попытаюсь встать, тут же упаду в истерике и зальюсь слезами. Эх, уж лучше бы этот самолет попал в меня, чтобы не мучиться…
Я лежал, зарывшись в песок и не в силах пошевелиться. Подошел Сашка, подхватил подмышки и потащил от воды прочь, к скалам – я изображал
Странно, должно быть, мы выглядели со стороны. Это была первая нормальная мысль, пришедшая мне в голову после гибели подлодки. Я даже чуть-чуть ухмыльнулся, представляя себе трех грязных, заросших неопрятными бородками оборванцев, которые сидя на корточках жадно жрут рыбу на пустом песчаном пляже. Вслух, правда, про это говорить не стал, так как никакого желания разговаривать не было, совершенно.
Напряжение во мне спало, но ненамного. Каждое мгновение, каждый миг я помнил о том, что с нами случилось, что мы остались втроем против враждебной чужой страны и помощи ждать неоткуда. Попытаться бы найти надежду на хороший исход, но как? Казалось, что вот-вот из-за скал выскочат машины с вооруженными людьми, нас схватят и будут пытать. Кто такие, что за лодка, зачем пришла? Я с ужасом понимал, что пыток не выдержку. Позор несовершенного еще преступления жег меня уже теперь. Может, пока не поздно, зайти в море и нырнуть поглубже, чтобы паникующее тело уже не смогло вырваться на поверхность? Нет, на такое я тоже не способен. Эх, гнилая вы деревяшка, Владимир Давидович!
Так, дожидаясь появления врагов, я и шел по саванне вслед за Вершининым и Даниловым. Горячий автомат жег руки; папиросы катастрофически подходили к концу. В папиросе было единственное спасение от страха, поэтому я курил их с ужасающей скоростью.
К счастью, ничего так и не произошло до самого вечера, а потом приключения с панголином и летучими мышами слегка расслабили меня. Получилось даже уснуть. Очень трудно было вставать сторожить в свою смену. Вот, забыл, не ее ли моряки "собакой" называют, потому что спать очень хочется? Кое-как, докурив предпоследнюю пачку папирос, я достоял свое и разбудил Вершинина.
Вообще-то мне казалось, что он из нас самый твердый человек. Данилов был шокирован гибелью товарищей-подводников больше других, я просто струсил, а вот Сашка вроде быстро пришел в себя и шагал по саванне, как будто даже почти беззаботно. Словно он в очередной экспедиции где-то в родных советских Каракумах, скажем. Много разговаривал, имел хороший аппетит… А тут утром взял да и заснул посреди вахты.
Пробуждение для всех нас троих вышло очень нехорошим. Только-только я успел успокоиться немного, как пожалуйста, черные предчувствия начали оправдываться. Сначала я даже не понял, что седой, дочерна загорелый человек в форме без знаков различия, неопределенного покроя, говорит по-русски. Некоторое время я опять дрожал, прижавшись затылком к стволу баобаба и напружинившись всем телом. Верх позора – разрыдаться, а то еще обделаться от страха. Сдержаться мне стоило немалых усилий. Только после этого пришла способность мало-мальски соображать. Вершинин и Данилов что-то отвечали на вопросы седого, я же их не слушал и пытался сформулировать приказ этим странным людям. Черт побери, ведь я прислан сюда, чтобы командовать охраной прииска; эти люди, несомненно, оттуда, больше неоткуда взяться здесь человеку с военной выправкой, явно русскому. Однако горло подвело: сжалось, заклинило и не желало выдавать ни звука. Хорошо еще, что Сашка нашелся и выпалил в ответ на резко заданный вопрос незнакомца:
– Мы идем на алмазный прииск!
Я выпустил воздух сквозь зубы. Наконец, все разъяснится… если только я не ошибаюсь.
К счастью, я не ошибся. Люди действительно были с алмазного прииска и, хотя они нам не поверили сразу (да и кто поверит внезапно обнаруженным посреди саванны оборванцам), дело не окончилось плохо. Могли ведь и расстрелять, как предлагал второй боец, Миша.
Можно сказать, в конце концов все повернулось довольно неплохо. Да, конечно, нам пришлось несладко, когда неумолимый Степан Семенович, как звали седого, погнал отряд быстрым шагом по горной местности, под солнцем. Хуже всего Данилову пришлось, которого нагрузили, словно мула. Мы стали еще более грязными и потными, а уж с ног фактически валились. Потом посидели немного
У меня же был еще один повод для радости, да еще какой. Никогда не верил в вещие сны, но тут поневоле задумался. К чему был тот нелепый, показавшийся постыдным сон про женщин в водопаде? Тогда показалось – бред и чепуха, а выходит, в руку. Ибо на прииске была настоящая, живая девушка, и не какая-нибудь там экзотическая негритянка, а самая что ни на есть белая. То есть, конечно, Зоя Иннокентьевна Прохорова была такой же, как и большая часть "аборигенов", загорелой почти дочерна. Зато все остальное в порядке: тонкие губы, точеный нос, прелестные серые глаза, как раз такие, как мне больше всего нравятся… Наверное, это было вознаграждение за все те тяготы, что я перенес в последнее время. Прелестная девица в конце долгого и опасного путешествия! Хватило пары разговоров, чтобы понять – она здесь на особом положении, вроде как начальница, несмотря на молодость. Ни у одного из находившихся рядом людей на Зою не было видов. Молодежь в солдатах, им не положено, а остальные люди в возрасте, они на девушку глядят как на дочку. Что это значит? Значит, что Зоя, так обворожительно встряхивающая копной своих густых каштановых волос, по праву должна принадлежать некоему капитану НКВД. Для приличия я подкатился к Вершинину – он ведь знал ее раньше. Тот что-то невразумительно пробурчал в ответ, дескать, они с ней дальше вежливых слов мимоходом никогда не заходили. Этому я совершенно не удивился. И то сказать, человек водки не пьет, папирос не курит, все время в экспедициях. Некогда ему о девушках думать! Не то что нам, грешным.
Одно только мне в ней не понравилось: больно властная. Ишь ты, совсем еще молодая, и так ловко командует всеми здешними дядьками. К такой не сразу подъедешь, да ничего. Время у меня есть, сноровка вроде тоже. Надо думать, и она здесь скучает. Девушка в самом соку, так сказать, а молодость проходит мимо. Сколько она здесь безвылазно? Лет пять, или шесть? Ужас. Даже если поломается, потом бросится прямо мне в объятия, закрыв глаза. Так что жизнь, судя по всему, должна была наладиться.
Процесс завоевания дамского сердца я начал, не откладывая в долгий ящик. Вечером был небольшой праздничный ужин по поводу нашей встречи. После пары стопок разведенного спирта на меня накатило вдохновение; перехватив инициативу у Вершинина, как обычно, перед аудиторией стушевавшегося и начавшего что-то мямлить, я в красках описал наше нелегкое путешествие. Зоя слушала с большим вниманием, что поощряло не жалеть красок и захватывающих сцен. Пришлось, конечно, немного приукрасить тут и там, как без этого. Если все как было рассказывать – уж больно скучно выйдет.
Только на одном я срезался, да и не могло быть по другому. На самой последней части, когда лодку разбомбил самолет. Тут у меня даже горло перехватило, но худа без добра нет. Зоя с навернувшимися на глаза слезами крепко пожала мне запястье в качестве жеста поддержки.
После ужина и разговора в тесном кругу я порывался проводить ее до "дома" – Зоя жила в конторе, прямо в кабинете своего отца. Однако девушка эта оказалась слишком шустрой. Пока я собирался, она исчезла.
– А где Зоя? – спросил я Вершинина. Он посмотрел на меня чуть ли не зло, огрызнувшись:
– А я знаю? Ушла.
Что это с ним? Если бы он не отозвался о Прохоровой так пренебрежительно утром, я бы подумал, что он приревновал. Варианта, на самом деле было два: либо он утром соврал (непонятно только, зачем?), либо ему на Зою на самом деле наплевать, но не нравится, что я вот так сразу стал за ней приударять. В любом случае, позлится – и перестанет.
И в самом деле, вскоре мы с ним, расположившись в комнате одного из бараков, живо обсуждали события прошедшего дня и ситуацию на прииске. А потом уснули, как убитые. По крайней мере, я – за Вершинина не поручусь.