Вариант "Ангола"
Шрифт:
– Черт, забыл! – седой хлопнул себя по лбу. – Миша, тряпки давай!
– Какие?
– Какие… глаза им завязать, вот какие.
– Степан Семеныч, да зачем? Они ж уже все видели…
– Повыступай еще…
Похоже, седой злился на себя за забывчивость.
Нам завязали глаза – довольно плотно, так что не стоило и надеяться что-нибудь разглядеть через щелочку в повязке.
Потом скрипнули ворота, и нас быстро повели, подталкивая автоматными стволами в спину – сначала вперед, потом мы резко взяли вправо, потом влево… Я автоматически считал шаги: после ворот семьдесят шесть шагов по прямой, тридцать вправо, пятнадцать влево… Похоже,
Потом лязгнул замок, и нас втолкнули в какое-то помещение.
Дверь захлопнулась. Слышно было, как в замке провернулся ключ.
Минуту царила тишина – только Данилов выругался, врезавшись во что-то коленом. А потом мы почти одновременно содрали с глаз повязки. Впрочем, особой разницы поначалу никто не заметил: в пещере – а это оказалась именно пещера с холодными, чуть-чуть влажными стенами – было темно. Но постепенно глаза привыкли, и я смог различить в темноте штабеля ящиков.
Мы быстро распутали друг другу руки. Пришлось поработать и зубами: узлы были затянуты на совесть. Потом мы осторожно, на ощупь, исследовали пещеру: два десятка метров глубиной и с десяток метров шириной, она была сплошь заставлена ящиками и коробками разных размеров. Маркировки обнаружить не удалось – то ли она отсутствовала вовсе, то ли мы просто ничего не могли разобрать в темноте. Ясно было одно: в этих ящиках вряд ли найдется что-либо, что можно использовать как оружие, потому что пленников рядом с оружием поместил бы лишь круглый дурак, а седой таковым не выглядел. А вот в глубине пещеры, вполне возможно, что-то подобное имелось: только заполучить это "что-то" мы не могли, потому как мешала массивная решетка, делившая пещеру на две части. Что было там, за решеткой? Напрягая зрение, мы могли разобрать только какие-то массивные предметы, больше всего похожие на несгораемые шкафы, а рядом с ними вновь штабеля ящиков – длинных, плоских.
– Ну, что будем делать? – негромко спросил Вейхштейн.
– А что делать… Остается только ждать, – также негромко ответил я. – И надеяться, что это все-таки наш прииск и наши люди.
– Какие ж они наши, – фыркнул Данилов. – Разве б наши такое устроили? Что ж они своих повязали, да за решетку упекли?
– Ты подумай, – сказал Вейхштейн, – поставь себя на их место. Они тут остались одни, больше года никакого контакта с родиной… Война идет. А тут появляются трое каких-то оборванцев неизвестно откуда, и… и говорят, что идут как раз на их прииск.
Я залился краской. Хорошо хоть, в темноте этого не видно! "Говорят"… Да не "говорят", а "говорит". Перетрусил, как второклассник…
– Так что правильно они все делают… Кто знает, кто мы такие? – закончил мысль Вейхштейн.
– Ну… может, и правильно…, – прогудел Данилов. – Только… мы ж сюда еле добрались, а нас мордой об стол…
Снова лязгнул замок, и раздался знакомый голос седого:
– Слышь, геолог… Давай-ка на выход.
Неприятный холодок внизу живота. Вот выведут сейчас, поставят лицом к стенке, и влепят пулю в затылок. Ерунда, конечно, хотели бы убить, давно бы убили, но все равно страшно.
Я вышел из пещеры, и сразу же зажмурился от ослепительного света.
– Резвые вы хлопцы, – послышался слева голос седого. – Только отвернулись, а вы уж веревки да повязки поснимали… Ну как, похож?
Это вроде как уже не мне. Но что значит "похож"? Если речь обо мне – а это определенно так – то кто меня может здесь знать? Неужели…
Горячая волна надежды буквально захлестнула меня. Пусть это будет Прохоров, пусть это будет наш прииск!
– Да вроде похож. Борода эта мешает только…
Нет, не Прохоров. Голос женский… Но тогда кто?
– Вы сказали, что шли на алмазный прииск. Кто им руководит?
Я вздохнул. Конечно, можно было ломать комедию и дальше, но какой в том толк?
И почему голос кажется мне знакомым?
– Прохоров. Если еще жив.
Секундная пауза.
– Какая собака была в Москве у Иннокентия Евгеньевича?
Ого! Но я ведь не называл имени…
– Не было у него никакой собаки.
– Ну что ж… Здравствуйте, Саша.
Наконец-то я смог разлепить глаза. Щурясь, я всмотрелся в стоявших передо мной людей. Слева – седой, рядом с ним его напарник, которого он звал Михаилом, чуть поодаль толпится еще человек пять. А прямо передо мной… Я надеялся, что глаза у меня не слишком сильно вылезли из орбит.
– Зоя?
Аж голова кружится. Что тому причиной? Не знаю… Наверное то, что слишком уж резко все изменилось. Полчаса назад мы сидели в кромешной тьме, в пещере, не зная, что нас ждет в следующую минуту – а потом бац: горячий душ, чистое белье… Но главное все же в другом – в том, что на душе легко и спокойно. Впервые за много дней.
Потому что мы среди своих.
Потому что это и в самом деле советский алмазный прииск, на который мы должны были попасть.
И поэтому далеко не теплый прием, оказанный нам седым и Михаилом, и все прочее кажется теперь такой мелочью, что даже и вспоминать не стоит… Уверен – теперь, когда все так счастливо прояснилось, отношение к нам будет совсем иным.
– Ты что, оглох совсем?
Только тут я понимаю, что Володька уже несколько раз окликнул меня из соседней душевой кабинки. А теперь и вовсе вытянул мочалкой по спине.
– Что, сдурел?
– Не, ну вы посмотрите на него! Я тут изорался весь, а он знай себе мылится стоит! И лицо такое довольное…
– Да ладно… Чего надо?
– Так ты мне объясни – ты эту девушку знаешь, что ли?
– А-а, вон ты о чем… Выходит, что знаю.
– Ну ты даешь! А еще скромником прикидывался… Так я и знал, что в тихом омуте…
– Ерунду говоришь…, – поморщился я. – Это дочь Прохорова, Зоя.
– И ты не знал, что он ее с собой взял? Ну ты даешь…
Я пожал плечами.
– Честно говоря – не знал.
– Ну да, ну да, – странно улыбнулся Вейхштейн. – То есть у вас с ней ничего и не было, что ли?
– Что, сдурел? – повторил я.
– Хм. А знаешь – это даже и неплохо…, – Вейхштейн ушлепал в свою кабинку.
– В каком смысле?
Вейхштейн не ответил – рьяно намыливая мочалку, так что пена летела выше стенок кабинки, он насвистывал первые аккорды "Тореадора".
Зоя… Я снова вспомнил наше первое знакомство – и то, что последовало за ним. Здесь она совершенно иная: волосы убраны назад, тонкие брови вразлет, и куда только застенчивость девалась… Все-таки как сильно людей меняет время! Хотя – только ли время? Все-таки после смерти Прохорова-старшего, как я понял, именно она руководит прииском, а чтобы удержать в руках людей и производство, тем более такое сложное, нужно уметь принимать решения и не бояться ответственности. Тут на отцовском авторитете не выедешь, тут самой надо быка за рога брать.