Вариант единорога
Шрифт:
— Нет,— ответил он.— Для птицы я слишком большой.
— В школе я читала про кондоров,— сказала она.— Это очень большие птицы, которые живут в Южной Америке, они могут летать весь день высоко над Андами.
— Я тоже так могу,— сказал Герман, открывая второй глаз и расправляя крылья (которые до этого были сложены, отчего он и казался похожим на большое старое дерево).
Крылья у него были коричневые и выглядели как кожаные. Они смахивали на тенты киосков пригородной ярмарки.
— Я тоже так могу,— повторил он.— Я могу летать весь
— Значит, ты не птица? — спросила она.
— Разве ты видишь на мне перья? — спросил он в свою очередь.
— Нет,— ответила она, присмотревшись,— Но у тебя клюв и крылья...
— У самолета тоже есть крылья, но от этого он не становится птицей. Дрозд мяукает, но от этого он не становится кошкой,— сказал Герман,— а тюлень лает, но от этого он не становится собакой.
— Значит, ты — летучая мышь,— решила она.— Большая летучая мышь. У них нет перьев.
— Я не летучая мышь!
— Ну хорошо,— согласилась Сьюзи, отступив назад, чтобы получше разглядеть его карие глаза.— Хорошо,— повторила она.— Тогда кто же ты?
— Я — птеродактиль,— ответил он, поворачиваясь так, чтобы она могла разглядеть его в профиль,— Точнее, незарегистрированный вид птеранодона. Но и птеродактиль вполне подходит.
— Что-что? — спросила Сьюзи.
— Птеродактиль.
— Птер-о-дак-тиль,—медленно повторила она.—Что это такое?
— Очевидно,— произнес Герман, тихонько фыркнув,— это нечто получше, чем птицы и летучие мыши, потому что они больше, сильнее и могут летать выше и быстрее.
— Ты хвастаешься,— сказала она.
— Нет! Это правда!
— Даже если это и правда,— решила она,— ты все равно хвастаешься.
— Нет, я констатирую факты. А если эти факты подтверждают что-то хорошее и удивительное обо мне, то это не значит хвастать. Это значит быть честным.
— Все равно хвастаешься,— заупрямилась она,— несмотря ни на что.
— Я ничего не могу поделать, если я такой хороший и удивительный,— объяснил он.— Просто я такой. Если я скажу что-то другое, то я совру.
— Ну ладно,— согласилась Сьюзи,— ты хороший и удивительный.
— Спасибо,— его клюв немного приоткрылся наподобие улыбки.— Спасибо тебе, маленькая девочка. Как тебя зовут?
— Сьюзи,— сказала она,— но я не маленькая.
— Для меня все, что меньше лошади,— маленькое,— отозвался он.— Меня зовут Герман, и я очень рад с тобой познакомиться.
— Мне уже надо идти,— сказала она ему,— иначе я опоздаю.
— О, пожалуйста, не уходи. Побудь со мной еще немножко.
— Ну, пожалуй, одну-две минутки,—решила она.— А почему ты сидишь на камне?
— Потому что я рептилия и холоднокровный. Я люблю сидеть на солнышке, потому что так мне хорошо и тепло.
— Рептилия?.. Как змея? — спросила она, отходя немного в сторону.
— Едва ли,— ответил он. Потом объяснил, фыркая: — Змеи! Грязные, маленькие, ползающие по земле — вот кто такие змеи. Я же — существо высших
— Но разве змеи не любят лежать на солнышке? — спросила она.
— Ну... да.
— Почему? — интересовалась она.
— Потому что они холоднокровные и хотят согреться.
— Как ты?
— Это простое совпадение,— сказал он,— они любят то же, что и птеродактили.
— Но ты сказал, что ты тоже холоднокровный — как змея.
— Но на этом сходство кончается,— ответил он.— Они ползают под камнями — и они мне не родня. Нет!
— Что означает холоднокровный? Это то же, что «жестокий»? Я слышала, людей называют хладнокровными, когда...
— Нет-нет, вовсе нет. Это физиологический термин, относящийся к существам, подобным мне — и некоторым другим,— у которых температура крови равна температуре окружающей среды. Когда доктор измеряет тебе температуру, его беспокоит, если она не такая, как должна быть. Это потому, что она всегда должна быть приблизительно одна и та же, вы ведь теплокровные. Если у тебя температура намного выше или ниже, чем обычно, ты, возможно, больна. Моя же температура постоянно меняется,— закончил он,— но больше всего я люблю, когда она повыше.
— Это очень интересно,— сказала Сьюзи.— Но сейчас мне непременно надо идти...
— Нет. Пожалуйста, не уходи,—попросил Герман.— Я хочу с кем-нибудь поговорить. Я так одинок.
— Но если я сейчас не уйду, я опоздаю. Разве ты не можешь поговорить с другими птеродактилями?
— Нет,— ответил он.— Они все сейчас далеко. Даже мои папа с мамой сейчас в отъезде.
— Папа с мамой? — спросила она.— Так ты — маленький птеродактиль?
— Я довольно большой для своего возраста,— возразил Герман, захлопнув клюв с громким щелчком.
— Но ты еще не совсем вырос?
— Ну, пожалуй, еще не совсем,— ответил он.
— Какой же тогда твой папа? — спросила она.
— Ты была на пригородной ярмарке?
— Да.
— Каталась на большой карусели? Ну вот я думаю, мой папа мог бы унести ее в когтях, если бы захотел.
— О!
— Но он не захочет. Карусели ему ни к чему.
— Боюсь все же, что я опоздаю,— сказала Сьюзи.— Правда, мне пора.
— Я могу донести тебя домой,— предложил Герман,— и ты не опоздаешь... если ты обещаешь прийти и поговорить со мной завтра.
— Не знаю, смогу ли я...— начала она.
Плечи Германа поникли, и ей показалось, что она увидела большую слезу, появившуюся в уголке его глаза.
Ей не хотелось, чтобы он расстраивался, поэтому она сказала:
— Хорошо, мы поболтаем с тобой на этом самом месте, но только завтра.
— Отлично! — обрадовался Герман, широко открывая клюв и расправляя крылья.— Отлично! Сейчас я отнесу тебя домой. Ты где живешь?
— Я живу в конце улицы в доме с голубой крышей прямо за этими деревьями,— сказала она, указывая рукой.— Это недалеко, и я могу...