Варни-вампир
Шрифт:
— Ну что же? Это вполне уместное решение.
— Вы так считаете?
— Конечно.
— Вот еще одно письмо от Голланда. Оно адресовано моей сестре и поэтому осталось нераскрытым. Адмирал считает, что Флоре незачем читать его, поскольку текст оскорбит ее чувства. Однако я убежден в обратном и настаиваю на предъявлении ей еще одного доказательства измены. Пусть она увидит, каким был тот, кто клялся ей в верности и бескорыстной любви! Мне кажется, так будет лучше для Флоры.
— Генри, вы не могли придумать более разумного
— Я рад, что вы согласны со мной.
— Любой трезвомыслящий человек поступил бы точно так же. И я надеюсь, адмирал, поразмышляв над этим вопросом, придет к такому же мнению.
— Тогда мы так и поступим. Возможно, Флора поначалу расстроится, но ее потрясение будет иметь и лечебный эффект. Узнав о худшем, она перестанет цепляться за ложные надежды. Увы! Рука судьбы опять прижала нас к земле. О Господи! Чем заслужили мы такие беды? И что может быть хуже, чем эта боль?
— Вы зря клянете свою судьбу, — сказал Маршдел. — На мой взгляд, она избавила вас от величайшего зла — от ложного друга.
— Да, это верно.
— Ступайте к Флоре. Убедите ее в любви тех, кто не имеет в своих сердцах ни лжи, ни лицемерия. Любому злу найдется утешение. Так пусть же она знает, что рядом с ней остаются люди, которые защитят ее в минуты опасности.
Произнося эти слова, мистер Маршдел едва не пылал от переполнявших его эмоций. Возможно, он не знал, как выразить свои чувства, и глубоко переживал за семейство Баннервортов, с которым был связан незыблемой дружбой. Склонив голову, он попытался скрыть румянец, появившийся на его симпатичном лице вопреки огромному самообладанию. А затем, когда благородное негодование этого мужественного человека на краткий миг прорвалось наружу, мистер Маршдел горестно воскликнул:
— Какой подлец! Он даже хуже, чем подлец! Уловками и обманом он зажег огонь любви в сердце юной и прекрасной девушки, а потом оставил ее в беде и обрек на сожаления о том, что она дала ему приют в своей душе. Бесчестный негодяй!
— Успокойтесь, мистер Маршдел, — сказал ему Джордж. — Я никогда не видел вас таким взволнованным.
— Извините меня, — ответил рассерженный мужчина. — Прошу прощения. Я обычный человек и действительно очень расстроился. Иногда мне просто не удается сдерживать чувства.
— Это гнев благородного человека.
— О, как я был глуп, когда хотел, но не рассказал вам о своих подозрениях. Меня никогда не подводит интуиция, однако в редких случаях, как в этот раз, я, к сожалению, не следую ее велениям.
— Мистер Маршдел, мы хотим побеседовать с Флорой. Не могли бы вы пройти с нами в столовую? Возможно, вы поможете нам утешить несчастную девушку после того, как она прочитает письмо.
— Хорошо, идемте. Но умоляю вас, сохраняйте спокойствие. И как можно меньше касайтесь этой болезненной темы — так будет лучше всего.
— Вы правы.
Маршдел торопливо накинул куртку, и трое мужчин направились в столовую, где
Взглянув на лица братьев, она поняла, что случилась какая-то беда. Ее щеки побледнели, и Маршдел, заметив это, обратился к ней с горячей речью:
— Успокойтесь, Флора. Мы пришли сообщить вам о поступке, который вызвал у нас возмущение! Я верю, что он не породит у вас иных чувств, кроме благородного презрения.
— Брат, что все это значит? — спросила Флора, вырвав руку из ладоней Маршдела.
— Прежде чем приступать к разговору, я хочу дождаться адмирала Белла, — ответил Генри. — Это дело касается его не меньше, чем нас.
— Я уже здесь, — произнес адмирал, входя в столовую. — Я здесь, так что можете открывать огонь и не жалеть врага.
— А Чарльз? — спросила Флора. — Где мой Чарльз?
— Черт бы его побрал! — вскричал старик, не привыкший сдерживать свои чувства.
— Прошу вас, тише, сэр, — взмолился Генри. — И не злоупотребляйте бранью. Флора, вот три конверта. Как видишь, письмо, адресованное тебе, осталось нераскрытым. Однако мы хотим, чтобы ты прочитала все три послания и высказала нам свое суждение.
Побледнев, как мраморная статуя, Флора приняла письма из рук брата, затем положила два вскрытых конверта на стол и нервно распечатала третий, который был адресован ей. Генри с инстинктивной деликатностью отозвал мужчин к окну, чтобы сестра не стеснялась их взглядов. Но пока она читала текст, доказывавший ложь и притворство ее жениха, в столовую вошла мать семейства.
— Ах, деточка моя, — вскричала миссис Баннерворт, — ты вся дрожишь!
— Подождите, матушка, — ответила Флора. — Я хочу дочитать до конца.
Девушка дважды ознакомилась с каждым письмом, и когда последний лист выпал из ее пальцев, она воскликнула:
— О Господи! Что же может сравниться с этим несчастьем? Ах, Чарльз! Мой милый Чарльз!
— Флора! — гневно крикнул Генри, обернувшись к ней. — Достойно ли тебя такое поведение?
— О, небеса! Помогите мне вынести это!
— Не позорь фамилию, которую ты носишь! Пусть девичья гордость поддержит тебя!
— Я умоляю вас, мисс Баннерворт, — добавил Маршдел. — Лучше дайте волю своему возмущении. Это вам поможет.
— Чарльз! Мой милый Чарльз! — продолжала звать девушка, в отчаянии заламывая руки.
— Флора! — со злостью оборвал ее Генри. — Твое поведение невыносимо! Оно приводит меня в бешенство!
— Брат! О чем ты говоришь? Ты, что, сошел с ума?
— А ты?
— О Господи! Да я была бы рада лишиться в этот миг рассудка.
— Ты прочитала его гнусные письма! И однако с безумной нежностью продолжаешь звать того, кто их написал?