Варшава и женщина
Шрифт:
Византия!..
Стали собирать караван для царской невесты. Раймонд снарядил двенадцать своих галер, дабы они служили его сестре-императрице. Комнину полетела в Константинополь весть: везут!..
Но стоило невесте ступить на борт греческого судна, как ее охватила непонятная болезнь, подобие лихорадки: сделалась она бледной, лоб покрыла испарина, руки задрожали, ноги подкосились… Еле живую унесли поскорее с корабля и уложили во дворце под одеялами.
Время шло – Комнин скучал, вдовея, – а девочка-графиня все хворала, теряя свою прославленную красоту, причем заметили, что при вступлении на корабль болезнь ее усиливается. Так миновало несколько месяцев и в конце концов терпение греков иссякло. Все забрали – и императорские одежды,
Мелисента же, ославленная всяко, оставалась при своем брате Раймонде старой девой, а тот отправил двенадцать галер, снаряженных еще прежде для службы графине Триполитанской, с таким наказом: топить и грабить в море греческие корабли, где бы они ни встретились, и жечь прибрежные города и поселения, принадлежащие Комнину, и церкви греческие разорять, и всякого грека, попавшего к ним в руки, увечить или убивать безо всякой пощады. И это было исполнено.
Конечно, пытаясь разъяснить для себя эту историю, проще всего было бы предположить интригу Антиохийского дома против молодых Триполитанских графов, поскольку союз с Византией всегда оставался заветной мечтой заморских владык. Мелисенту-де отравили подосланные из Антиохии люди, так что посланцам Комнина ничего иного не оставалось, кроме как обратить свои взоры на Марию Антиохийскую.
Но это было бы слишком простым объяснением.
Из рассказа о неудачном сватовстве Комнина явствует, что Мелисента начинала умирать, едва лишь оказывалась на море. Отчего же море стало для нее столь губительным?
Поэты, более проницательные, нежели политики, тотчас отыскали убедительный ответ: оттого, что юная графиня Триполитанская несла в себе древнюю змеиную кровь, которая начинала бунтовать и превращалась в яд при соприкосновении с водной стихией.
Не о том ли говорит и сближение имен «Мелисента» – «Раймонд» («Мелюзина» – «Раймондин»)? И тогда только закономерным покажется появление в этом ряду третьего имени – «Джауфре». Все трое – неудачливый Триполитанский граф, его прекрасная сестра и наделенный даром предвидения поэт – были потомками змееногой Мелюзины… Не потому ли путешествие за море убило Джауфре Рюделя, который, согласно легенде, на корабле смертельно заболел и прибыл в Триполи уже умирающим?..
История о том, как Джауфре Рюдель де Блая отправился в Святую Землю
Lo vers el so vuelh enviar
An Jaufre Rudel oltra mar
E vuelh que l'ajon li Frances!
Per lur cortages alegrar.
Marcabru
Джауфре Рюделю, князю Блаи, скоро сорок лет.
С высоты Ваших двадцати или даже шестнадцати этот возраст кажется безнадежным, но подождите немного – и время спустит и Вас на эту отметку, «сорок», и тогда, заглядывая в колодцы собственной души, Вы поймете, как сильно и ярко может жить человеческое сердце даже и в эти годы. Знаете ли Вы, почему многие старушки не отводят и не прячут глаз? Да потому что там, за выцветшей голубоватой пленкой, по-прежнему скрывается девочка вроде Вас, мечтательная и веселая, живущая на свете с полной уверенностью в том, что и земля-то была сотворена Господом Богом с единственной целью – сделать Вас счастливой.
Но я отвлекаюсь.
Тридцать семь, может быть, тридцать восемь. Конечно, существует также супруга, княгиня Блаи; есть и наследник, которому уже лет пятнадцать, но они остаются в Блае и потому не имеют к этой истории никакого отношения.
Мелисенте Триполитанской двадцать один или двадцать два года; ее брату Раймонду – двадцать пять, и он – в самом начале своих неудач.
Поход за море (oltra mar), в Святую Землю, – незнаменитый и немногочисленный –
С Гуго – его молодые сыновья, старший, отважный Джауфре, крестник князя Блаи, и младший, простоватый и ласковый Гвидон, с младых ногтей любимец женщин. Наследственная кровь разбегается по жилам потомков, словно ручьи в дни таяния снегов, и, как говорит поэт, спешит затем к месту своего успокоения, «подобно власти, занимающей трон».
Потомки Мелюзины выходят в море.
Все выглядит весьма обыденно и тонет в хлопотах, настолько впечатляющих, что в последующих воспоминаниях они подчас затмевают и самый поход, и даже битвы с сарацинами.
Десять кораблей закуплено в Генуе по разорительной цене. Лукавые, нечистые на руку подрядчики распоряжаются погрузкой. С берега в трюмы переносятся мука, зерно, сухари, вино в бочках (которое не протухнет, в отличие от воды), сироп, копченое мясо, связки сухой рыбы, многолетнее прогорклое масло, к которому южных рыцарей Креста приохотили норманны, перец, тмин, воск, различную одежду в коробах, оружие и доспехи и – под особым присмотром – деньги, золотые и серебряные.
Грузовых кораблей шесть, и они загружены по самую ватерлинию. Четыре судна – легкие. Вот на что стоило бы посмотреть! Такие они были ладные и хорошо построенные, быстроходные, превосходно оборудованные, снабженные всем необходимым, с расторопной, умелой командой! Каждое ходило и под парусом и на веслах; вмещало по сорок боевых коней, двадцать рыцарей и сто пехотинцев.
Наконец все готово к отплытию. Над морем звучит нарядная музыка рогов и труб, издалека и потому не в лад гремят большие барабаны. Джауфре Рюдель стоит на палубе. Шумный, озаренный ярким солнцем марсельский берег удаляется, странно покачиваясь и на глазах уменьшаясь – удивительное зрелище, от которого перехватывает горло, – и постепенно вступает в свои права Путешествие: жизнь посреди стихии, утлое бытие между «прошлым» и «будущим», между старым берегом и берегом новым, неведомым; и оно может быть сопоставлено с пребыванием в материнской утробе, в чистилище между адом и раем или в оккупированном немцами городе, который когда-нибудь, в свой срок, известный Господу, будет от них освобожден.
Опасаясь далеко отрываться от твердой земли, корабли держались поначалу западного берега Италии и шли, окруженные пенной синевой, мимо белых городов, прибрежных гор, поросших зеленым лесом, мимо мелких, как жемчуг, островов, показавшихся Рюделю неправдоподобно крошечными – вообще ему не верилось, что там твердая суша, на которую можно ступить ногой.
Видели мыс с полуразвалившимися каменными строениями, почти совершенно скрытыми листвой. Он далеко нависал над морем, и Рюделю сказали, что там – древнее пиратское гнездо и что морские разбойники обитали на этом мысу еще во времена Одиссея, чему Рюдель немало дивился.
Еще видели один остров, непрестанно извергающий дым и пламя, о котором одни говорили, будто это – пасть огромного подводного зверя, а другие – что это разверстые поры ада, ибо дым имеет серный запах. Рассказывали также, что время от времени подводный огонь многократно усиливается, и тогда в море происходит пожар, и сгорает великое множество рыб.
Спустя два дня после этого корабли бросили якорь в устье Тибра, чтобы рыцари могли сойти на берег и пополнить запасы мяса охотой на косуль и оленей. Этим и занялись многие знатные люди. Прочие выхаживали лошадей, сушили и чистили одежду, осматривали оружие и предавались азартным играм.