Варшавские тайны
Шрифт:
— Не могу знать, ваше высокопревосходительство. Расследование возглавляет надворный советник Петц из губернского правления. Я с ним еще не встречался.
— Петц? Ну, этот нарасследует… Так я вам скажу: никто городовых не опросил. До сих пор. Я сделал это первым. А Петц выискивает каких-то свидетелей, которых и близко не было к месту, но которые зато настроены против русских. И подпишут любое вранье.
— Но наши городовые не очень развиты… Это обычно отстав ные унтер-офицеры и даже ефрейторы…
Гурко изменился
— Ефрейтор русской армии подчас умнее иного обер-полиц мейстера!
Толстой смешался, а генерал-адъютант продолжал:
— Вы верите полякам и не верите собственным подчиненным? Одну из этих сторон, значит, надо заменить. Или подчиненных, или вас. Проще вас. И для дела будет полезнее. Так и напишу министру.
Обер-полицмейстер стоял красный как рак и молчал. Бросил было злобный взгляд на сидящего безмятежно Лыкова, но тут же отвел его. Гурко между тем продолжил:
— Коллежский асессор Лыков командирован сюда из Петер бурга. Города не знает, агентуры своей не имеет. Но именно он, практически в одиночку, обнаружил убийц трех офицеров. Подчиненная вам полиция не смогла, а Лыков смог! Вы отрицали, что подпоручик Яшин тоже стал жертвой террористов. А он против вашей воли начал розыск и нашел труп Яшина. Еще Лыков выявил предательство в сыскной полиции. И узнал имя главаря боевиков! Некий Аркадиуш Млына по кличке Ежи Пехур пытается поднять в крае вооруженную борьбу. Вам это известно?
— Но жандармы ничего мне не сообщали об этом!
— К жандармам мы скоро перейдем, — скривился Гурко. — У вас под носом замышлялся настоящий погром полиции. Арестованные на Сухой улице боевики оказались все вот с такими бумажками, — он передвинул на своем необъятном столе стопку листов. — Это схемы расположения постов городовых по Варшаве. Восемьдесят два поста! Нападение должно было состояться в один час. Террористы замышляли перебить сколько удастся чинов полиции и тем заявить о себе как о серьезной силе. Представляете, какой вышел бы эффект? После двадцати четырех лет тишины!
Генерал-губернатор перевел дух, не сводя с Толстого неприязненного взгляда.
— Необыкновенная, выдающаяся расторопность Лыкова спасла город. Она и еще помощь военного командования. Погром варшавской полиции не состоялся. Люди Ежи Пехура почти все арестованы. Но сам он уцелел и скоро навербует новых боевиков! И что же вы, господин обер-полицмейстер, сделали, чтобы остановить этого опаснейшего негодяя? Отстра нили от розыска Лыкова! Который один сделал больше, чем все ваше управление.
Приказываю: полномочия коллежскому асессору Лыкову вернуть. Розыск Млыны возглавляет он и никто другой! Расследование случая с самоубийством террориста… как там его? прекратить. Чем их меньше, тем лучше… Вам я объявляю о служебном проступке, о чем мною будет доложено министру внутренних дел.
Лицо Толстого сделалось совсем свекольным; казалось, его сейчас хватит
— Генерал Брок! Почему ваше управление ничего не сообщало мне о создании в Варшаве боевой организации националистов?
— Виноват, ваше высокопревосходительство!
— В чем именно виноваты?
— Я не располагаю никакими сведениями об этом.
— Лыков пытался заручиться вашим содействием, сообщить эти самые сведения. Но наткнулся на некоего Маркграфского. Кто он такой?
— Ротмистр Маркграфский — старший адъютант окружного управления. Очень способный розыскник! Он докладывал мне о приходе чиновника, командированного из Петербурга в здешнюю сыскную полицию…
— И что?
— Командированные обычно приезжают сюда за легким успехом, с целью получить отличие. У ротмистра сложилось впечатление, что чиновник хочет выпросить орден… за поим ку выдуманных террористов…
— Орден? — Гурко покосился на Лыкова. — Их у коллежского асессора и так много. Больше, чем у некоторых генералов. Передайте ротмистру Маркграфскому, что он идиот.
— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство!
— Якобы придуманные террористы казнили трех офицеров и чуть было не устроили погром в Варшаве. Вон, одних револьверов отобрано более тридцати… А по вашим отчетам, в Царстве Польском тишь да гладь! Все поляки до единого заняты мирным трудом! Это вы называете честной службой? Вы за что содержание получаете, господин генерал-лейтенант?
Брок, в отличие от Толстого, не покраснел, а побледнел. Но не решился возражать и стоял, держа руки по швам.
— Вам я объявить ничего не могу, но войду отношением к шефу Корпуса жандармов. Где откровенно выскажусь об вашей службе.
Гурко замолчал, теребя седые бакенбарды в стиле покойного государя. Потом сказал с непередаваемым презрением:
— Свободны оба.
Генералы, толкаясь, как школьники, выбегающие на перемену, ринулись прочь из кабинета. Когда они ушли, Гурко поднялся из-за стола и протянул коллежскому асессору малень кую крепкую руку.
— Благодарю за службу! Кстати спросить: не желаете перевестись сюда? Сами видите, что здесь творится с кадрами. Надо их укреплять.
— Генерал Толстой мне не обрадуется.
— Плевал я на его радости! Мне… да и всей России нужны в Польше достойные люди. Иначе упустим этот край. А сюда, наоборот, едут всё больше те, кто служить не хочет или не может.
— Спасибо за предложение, ваше высокопревосходительство. Вынужден отказаться.