Варварские нашествия на Западную Европу. Вторая волна

Мюссе Люсьен

В 982 г. немецкое владычество над полоской между Польшей и Германией, ограниченной Эльбой с запада, и Одером с востока, которое еще не опиралось на подлинную колонизацию, разом рухнуло. При известии о том, что Оттон II потерпел поражение на мысе Колонна, разразилось общее восстание; епископские престолы Гавелберга и Бранденбурга были наспех эвакуированы, а граница почти вернулась к своей каролингской линии. Итак, первые шаги Польского государства ограждала буферная зона, за которой ревниво наблюдали маркграфы Лужицы и Мисьны. Она продолжала существовать до второй четверти XII в., когда снова началось продвижение немцев на восток, на этот раз с опорой на аграрную колонизацию, которая осуществлялась с неодолимой энергией.

Самые южные славянские племена почти не воспользовались этой передышкой длиной в сто пятьдесят лет: они так и не преодолели самого примитивного уровня политической организации. Однако севернее, в контакте и под влиянием скандинавского мира, народы восточной Голштинии, Мекленбурга и Рюгена — ободриты, лютичи, цирципаны, ране и др. — вели себя

более активно. Если бы в их распоряжении оказался еще один временной период длиной в поколение, они бы превратились в настоящие государства.

Ободриты играли заметную роль в датской политике, начиная со Свена Вилобородого и кончая Свеном Эстридсеном, вокруг своих портовых городов, Рерика, а затем Старого Любека; их князья заключали многочисленные брачные союзы с династией Кнута. Верхушка быстро сделалась христианской, но масса оставалась верной язычеству до середины XII века. Жители Рюгена, еще более убежденные язычники, в начале XII в. стали опасными пиратами, которые грабили поочередно все скандинавские столицы. Чтобы положить этому конец, понадобилась серия датских крестовых походов, которые провел между 1147 и 1169 гг. деятельный епископ Роскилле, Абсалон.

В России, как и в Польше, ключ к проблеме политических корней, похоже, следует искать в исследовании наиболее древних городских поселений. К несчастью, первые стадии их развития остаются очень плохо изученными, несмотря на примерные усилия археологов, предпринимаемые с 1945 года (особенно в Киеве, Новгороде, Старой Ладоге и Старой Рязани. Само название Новгорода, «новый город», подразумевает существование более древнего поселения; археологи пока не указали его с уверенностью; возможно, это Старая Ладога. Возведение города на его современном месте датируется в основном X веком. Что же касается Киева, то между 400 и 800 гг. н. э. место его современного расположения, по-видимому, пустовало). Стояли ли они уже в VIII, даже, как полагают некоторые, в VII в., или возникли только в IX столетии, которым датируются первые археологические слои, свидетельствующие о существовании городской жизни? Этого до сих пор нельзя утверждать даже в отношении Киева и Новгорода Великого, двух городов, являвшихся опорой древней Руси. Во всяком случае, начиная с IX в., городские поселения развиваются и множатся с необычайной скоростью: уже устаревшая статистика, базирующаяся в основном на историографических источниках, насчитывает их 24 в X в., сотню — в XI в., и более 220 — в XII веке. Невозможно не соотнести это с взрывным развитием первого русского государства, которое начало бросаться в глаза иностранным наблюдателям уже в IX веке.

Этот динамизм, очевидно, связан с глубокими изменениями в экономической жизни, возможно, с развитием постоянного земледелия вместо подсечно-огневого, но особенно, безусловно, с трансформацией товарообмена. Можно полагать, что решающим фактором было открытие трансевропейских маршрутов с севера на юг по крупным рекам: в частности, их наиболее удаленных участков, идущих к северу через прибалтийские и финские земли вдоль рек к востоку от Балтийского моря. С VII в. нижняя и средняя Волга служила торговым путем, что удостоверяется предметами, происходящими из сасанидского Ирана38, но в северном направлении этот путь обрывался, тогда как волоки, соединяющие его с бассейном Волхова, еще не были известны; несомненно, эта последняя задача была разрешена около конца VIII в. шведами, охотившимися за рабами и мехами. Так, даже еще не подойдя вплотную к настоящим славянским землям, шведская экспансия определяла будущее Руси. До середины IX в. путь Нева-Ладога-Волхов-Волга оставался самым важным, затем с ним начал соперничать маршрут Волхов-Днепр; западным путям, Двина-Днепр, Висла- Днестр и Одер-Висла-Днепр, была уготована более скромная участь. Большая часть этих городов, несомненно, носила в себе зачаток политической организации, но больше мы ничего не можем сказать, так как русские летописи не сохранили никаких отчетливых воспоминаний о временах до пришествия варяжских князей. Назовем наиболее важные из них — Новгород, Переяславль, Чернигов, Смоленск, Полоцк, Владимир и Киев, причем этот последний изначально состоял из трех укрепленных центров, соединившихся в конце X века. Эти города всегда включали защитный пояс из срубов, окружавший квартал торговцев, ремесленников и воинов (более позднее название — Кремль, слово, безусловно, тюркское), с вымощенными брусчаткой улицами и прямоугольными бревенчатыми домами. Вокруг такого небольшого ядра, начиная с XI в., разрастаются предместья. Раскопки позволили констатировать большое разнообразие экономической деятельности, наперекор тому впечатлению дикости, которое стремятся оставить византийские источники; бытовал обмен продуктов земледелия, охоты и промысла (мехов, меда, воска) на соль и железо, наличествовала обработка металла, кож и кости, изготавливалось масло и ткани, и, естественно, имела место работорговля.

Нам не слишком хорошо известно, каким образом эти города вклинивались между племенами, которым предстояло иметь долю в будущих владениях Руси: словенами вблизи Новгорода, полянами, древлянами, дреговичами, вятичами, северянами и радимичами в бассейне Днепра. Многие современные российские авторы предполагают, несколько безосновательно, существование с VI в. на северо-западе современной Украины городских союзов, которые уже можно с полным правом назвать государствами. Во всяком случае, вокруг военачальников существовали дружины, которые вскоре сыграли решающую роль. Русские летописи упоминают два-три имени мифического

характера, например, славянских князей Киева в этот начальный период, но нельзя подтвердить их какими-либо точными историческими фактами. В IX в. в городские сообщества торговцев и воинов вливаются и варяги, пришлый элемент из Скандинавии. Их вклад ценен вдвойне: как купцы они заново открывали для торговли рынки сбыта к западу от Балтики; как воины они были грозны своим мастерством. Их внезапное появление можно отметить в одно и то же время почти повсеместно, на всех основных рынках, но именно в Киеве и Новгороде они преуспели более всего. Одновременно с этим заметную роль в славянских городах, без сомнения, силились взять на себя тюркские элементы, связанные с хазарами, но они быстро оказались вытесненными необычайно энергичными шведами. Своим предводителям варяги мигом обеспечили политическую власть. Вот так ограниченное этническое меньшинство определило облик русского государства.

Первый известный варяго-русский князь, чьего имени мы не знаем, носивший хазарский титул кагана, упоминается в 839 г. франкским источником. Далее Летопись Нестора, сборник традиционных повествований, составленный в начале XII в., упоминает о двух князьях, Аскольде и Дире, совместно правивших Киевом незадолго до 860 года. Их могущество не вызывает сомнений: они созвали своих подданных для того, чтобы повести их в атаку на Константинополь. Однако продержались они недолго: в 882 г. их сменил некий Олег (скандинавское имя Helgi). Он пришел с севера, из Новгорода, где в предшествующие годы уже имел подобный опыт. Мимоходом он распространил свою власть на несколько промежуточных городов, в числе которых был Смоленск. Так, вдоль оси Волхов-Ловать- Днепр зародилось первое настоящее русское государство. Династии Олега — Рюриковичам, называемой так в память его отца Рюрика (сканд. имя Hr0rekr), — предстояло править им до XVI века. Одновременно, в верховьях Двины, в Полоцке, установил подобное же владычество, просуществовавшее чуть долее века, другой варяжский род, основанный Рогвольдом (сканд. имя Rognvaldf).

Так впервые русские земли были объединены под властью Рюриковичей. Точная хронология этого процесса нам неизвестна. Киевские князья, всегда державшие в своих руках два крайних звена этой цепи, Новгород и Киев, направляли членов своей семьи править в главные города, например, Чернигов, Смоленск или Переяславль, — практика, которая с самого начала отдалила Русь от того типа монархии, который был присущ славянам и Запада, и Юга. Полоцк был подчинен св. Владимиром только около тысячного года. Это объединение привело к принятию нового, единого, национального наименования, а именно, Руси. Имеются все основания полагать, что в конечном счете оно имеет скандинавское происхождение, и первыми «русскими» были князья, прибывшие из Швеции в своем окружении из воинов и торговцев.

Традиция Рюриковичей, которую воспроизводит Летопись, приписываемая Нестору, которую правильнее называть Повестью временных лет, изображает приход варягов к власти как результат призвания их славянами, не способными к самоуправлению. Этот рассказ, который глубоко травмирует современный русский национализм, вне всякого сомнения, является легендарным и гораздо более поздним толкованием; фольклорный характер некоторых из этих эпизодов давно доказан. Однако, по всей вероятности, русские города ощущали необходимость избежать политической отсталости от хазарского и болгарского государств.

Существовали ли попытки политической организации вне этих таежных (по выражению автора. — Прим. перев.) городов? Этот вопрос заставляет нас обратиться к теме загадочного княжества Тмутаракань на Таманском полуострове (восточный берег Керченского пролива), получившего, возможно, чрезмерную, литературную известность. С какого времени оно существовало? С VIII–IX вв., как некогда считалось, или только с середины X в., как часто думают сегодня. Во всяком случае, об автохтонном образовании речь не идет: русские в Тмутаракани были лишь незначительной группкой завоевателей, и та роль, которую им пытаются отвести в русских черноморских экспедициях, кажется надуманной. Скорее, Тмутаракань представляла собой плацдарм для операций в направлении Ирана и Каспия.

Ощущали ли себя великие варяжские правители X в. еще шведами или уже русскими? Здесь трудно прийти к какой-то точке зрения. Данные археологии до сих пор обманчивы: продолжаются споры по поводу принадлежности предметов с двух наиболее интересных кладбищ, одно из которых, около Десятинной церкви в Киеве, принадлежало княжескому роду, а второе, в Гнездово, — дружине Смоленских князей. Ономастический феномен прозрачнее: начиная со Святослава, родившегося около 940 г., великие князья Киевские меняют свои скандинавские имена на чисто славянские. По-видимому, еще до крещения Руси связи между Киевом и Скандинавией сильно ослабли, так как на севере не был перенят ни один из русских культов. Однако сохранялись постоянные отношения между северным городом Новгородом и его аванпостом Старой Ладогой, с одной стороны, и Балтикой — с другой, и они продолжались без перерыва до эпохи Ганзы39. Большинство скандинавов, проходивших через Киев, не задерживались там: это были искатели приключений, направлявшиеся в сторону Византии. Киев не фигурирует ни в одной рунической надписи, а сагам он известен так плохо, что они в основном называют столицей Руси Новгород. Однако в 1030-х гг., накануне своего окончательного разрыва, русско-шведские связи укрепляются. Саги наперебой прославляют Ярослава Мудрого, зятя одного из шведских королей и тестя великого викинга Харальда Сурового; однако в период после него они практически больше ничего о Руси не знают.