Варя Лугина и ее первый муж
Шрифт:
В девятнадцать лет Варя Лугина была уже мастером. Она говорила Фомину:
– Папаша, по-моему, ты неисправим...
– Почему?
– Ну как же... Я тебе третий раз говорю - края должны быть свободны, а ты их стачиваешь. Это же брак...
Фомин поднимал очки на лоб, внимательно смотрел на шайбу, потом на Варю. И, осмотрев ее со всех сторон, спрашивал:
– А кто учил тебя на этом станке?
– Ты.
– А теперь ты меня учишь?
– Я.
– Забавно!
– говорил старик.
Но все-таки старался не стачивать
А Лугина была очень строгим мастером.
Потом ее перебросили на комсомольскую работу. И когда она выговаривала комсомольцу за какой-нибудь промах на производстве, она не просто выговаривала, но могла и показать, как надо делать по-настоящему.
Добряков и до сих пор помнит, как Варя Лугина в свое время "брала его в работу", как он краснел перед девушкой, но ничего не мог возразить. Она всегда была права. И не отсюда ли началось его влечение к этой девушке, закончившееся так печально?
Варя Лугина ушла от него навсегда. Она привыкла все в жизни делать самостоятельно и самостоятельно хотела решить сейчас самый сложный в ее жизни вопрос. Без мужа. Без Добрякова. Сама.
Она пришла к секретарю комсомольского комитета и сказала, что хочет опять пойти на производство: ей тяжело теперь заниматься комсомольскими делами - много беготни, а ей трудно сейчас.
– Почему сейчас?
– Я беременна.
– Как?
– секретарь удивился.
– Разве ты, Варя, вышла замуж?
– Нет, - сказала Варя.
– Я не вышла. И не хочу выходить. Не хочу...
– Ну?
– сказал секретарь, еще не зная, что сказать.
Они разговаривали с глазу на глаз. На мгновение в комнате наступила неловкая тишина.
Потом секретарь, оправившись от смущения, заговорил:
– Мне неудобно, Варя. Это вообще-то как будто меня не касается. Это личный вопрос. Но все-таки кто же отец ребенка? Интересно все-таки... Мы свои...
– Один гражданин, - сказала Варя насмешливо, - пожелавший в общем остаться неизвестным...
– Так, так, - секретарь забарабанил пальцами.
– И желания отца и матери в общем совпали, чтобы остаться неизвестными?
– Нет, - сказала Варя, улыбаясь весело, - мать известна. Я мать. И вот, как женщина с ребенком, я прошу тебя пустить меня на производство. Мне там легче будет. Не надо бегать. Мне сейчас нельзя бегать...
Дня через три ее желание было исполнено. Она вошла в тот цех, где работает Добряков и где она работала когда-то. Это было утром.
Добряков увидел ее и обрадовался. Она идет к нему мириться. Наконец-то! Он был великодушен, Добряков. Он не хотел напоминать ей о происшедшем. Чтобы замять неприятные объяснения, он решил сообщить ей сразу же, что приглядел в комиссионном магазине материю на весеннее пальто для нее. Называется парижский кастор. Нежно-коричневый цвет, легкий ворс...
Но Варя прошла мимо, не заметив его. Он посмотрел ей вслед. Она шла медленно, в желтых сапожках, в кожанке. Она вошла в конторку.
Из конторки она вышла вместе
– Здравствуй, - сказала она, - товарищ Добряков.
– Здравствуй, товарищ Лугина.
И ни тени иронии. Очень серьезно. Добряков даже с заметным почтением произнес это обычное приветствие.
Лугина обошла с начальником весь цех. Потом подошла к Добрякову.
– Я, - сказала она, - прошу тебя, товарищ Добряков, забыть все, что было между нами. Я работаю здесь мастером...
Добряков не сразу понял, что она хочет сказать. Он сначала подумал, что она просит забыть, что они разошлись, и помнить, что он отец. Он обрадовался вначале...
Но она продолжала:
– Я прошу забыть, товарищ Добряков, что мы когда-то были с тобой в каких-то отношениях. Это надо сейчас забыть...
Добряков наконец понял, в чем дело. Он побледнел. Но утвердительно мотнул головой.
– Хорошо. Я ничего не позволю...
И действительно, он все время держался хорошо.
Лугина здоровалась с ним по утрам, недолго говорила о делах. Иногда советовалась. И в этом нет ничего удивительного. Начальник цеха с ним тоже советуется.
Потом Лугина ушла надолго.
Было известно, что она родит...
После работы Добряков, как обычно, обтирал станок, прибирал инструменты, когда к нему подошла шустрая Катя Потехина.
– Слушай, Добряков, ты к Варе Лугиной как относишься?
Добряков поднял голову.
– А тебе какое дело? Ты чего прилезла?
– Не груби, - попросила Катя.
– Я никуда не прилезла. У меня есть поручение от ребят. Дело в том, что Варя Лугина родила и мы собираем на подарок ребенку. Это дело добровольное, кто хочет. Не хочешь - не надо. Ребенок и без тебя обойдется...
Добряков покраснел.
– Ты не тараторь, погоди.
– И стал расстегивать спецовку.
Во внутреннем кармане у него лежали в одной пачке документы и деньги. Он вынул из нее сто рублей и протянул Кате. Потом, подумав, дал еще десятку.
– Куда это?
– засмеялась Катя.
– Ты же сама сказала - ребенку на подарок...
– Так ты смотри, сколько даешь, - развернула деньги Катя.
– Все давали - кто пятерку, кто десятку. Симаков дал пятнадцать рублей. А у тебя, смотри, сотня и еще десятка. Ты что пьяный?
– Не твое дело, - отодвинул ее руку Добряков.
– Тебе поручили собирать на подарок - ты собирай. А это не твое дело - разглядывать, кто сколько дает. Может, я и две сотни дал бы, но у меня с собой нету...
– Вот это я понимаю!
– восхитилась Катя.
– Я даже не думала, что ты такой парень. С размахом...
– Ну, ладно, иди, иди!
– слегка подтолкнул ее плечом Добряков.
– Не люблю эти разговоры...
9
Все были уверены, что Добряков не такой парень, чтобы вдруг потерять душевное равновесие. Но он потерял его. И случилось это как-то просто, еще зимой, когда начались у него по ночам непонятные приступы беспокойства.