Варя Лугина и ее первый муж
Шрифт:
– Не могу, ей-богу, не могу. Чумички какие-то!
– вздохнул Семен Дементьич.
– Одно слово - чумички. Все чего-нибудь не слава богу...
– У меня душа болит, - сообщила жена.
– Ведь несчастье-то какое! Безвыходное несчастье...
– Ужас!
– в тон жене сказал Семен Дементьич.
– Кошмар просто...
– Опять шуточки! Я ему дело говорю, а он свое. Ты хоть дома-то не выламывай из себя артиста...
Семен Дементьич докурил цигарку, опять лег и, натянув на плечи старенькое одеяло, приказал:
–
Жена затихла.
– Ребенка ни в коем случае никуда не девать! Абортов я делать не велю. Ребенок обязан существовать. Будем его нянчить...
– И при этих последних словах грубый голос его стал мягче.
– Я сам его буду нянчить. Я в детях понимаю. У моей покойницы, ты знаешь, их трое было, и все живые. Я их лично купал.
– А где мы его содержать будем? У нас комната-то какая! Пеленки даже негде сушить...
– Как то есть негде?
– А где?
– У меня на лысине в крайнем случае будем сушить. Я человек горячий...
И, завернувшись в одеяло, он уснул.
6
Добряков работал теперь в другом цехе.
Варя его не видела. И не хотела видеть. Но не думать о нем не могла. Она думала и о нем и о себе...
У человека есть биография. Она слагается из фактов, единственных и неповторимых. И эти факты нельзя заменить, нельзя вычеркнуть. Они вошли в сокровенную панораму воспоминаний.
Воспоминания же, как известно, способны продлить человеческую жизнь.
Это было на Ленинских горах весной. Были солнце, трава, первая весенняя трава и первый поцелуй в губы. Был возлюбленный. Потом он оказался мерзавцем. Нет, нет! Неправда! Добряков не мерзавец...
Варя готова оправдать его. Она оправдывает не только его, но и себя. Она не стала бы всякому вешаться на шею. Она любила Добрякова. И любит сейчас. И он хороший парень.
Не совсем хороший. Но все-таки. Она, пожалуй, помирилась бы с ним, если б он пришел и стал просить прощения. Она простила бы его, пожалуй.
Но почему он не идет?
Ах, может быть, он решил сделать так, как говорила та женщина в вагоне: "Побаловался и ушел"? Неужели?
Это предположение оскорбляет Варю. Она краснеет от стыда и досады.
Она жестоко отомстит Добрякову.
Бессознательно она ищет в литературе, в жизни все, что походит на ее историю. И не находит.
В литературе описаны бедные девушки, которых бросали бесчестные соблазнители.
Но ведь она не бедная девушка, и ее никто еще не бросал. И не может бросить. И не может соблазнить. Она сама бросит. И сама соблазнит, если надо. И сама расплатится за все свои ошибки. Пусть у нее будет ребенок. Пусть. Он нисколько не помешает ей работать и учиться.
И действительно, беременная, она стала работать и учиться еще с большим азартом, чем раньше. Но тяжелое сознание грубой и непоправимой ошибки не оставляло ее ни на минуту. Она носила под сердцем ребенка, думала о нем и думала о своей ошибке. Да, она совершила серьезную
После работы она пошла в заводскую амбулаторию. Ведь в прошлый раз она не долечилась как следует, досрочно ушла из клиники. Важно знать, может ли она все-таки иметь детей.
Женщина-врач приняла ее очень любезно.
Варя попросила:
– Посмотрите меня, пожалуйста, повнимательнее. Меня предупредили, что мне нельзя рожать.
– У вас муж есть?
– Нет у меня мужа, - вызывающе сказала Варя. И вдруг покраснела до слез.
Докторша заметила эти слезы.
– В другое время я вам ордер на аборт выписала бы, - сказала она, - но теперь нельзя, вы сами знаете. А как женщина я вам сочувствую. Я понимаю...
– Вы ничего не понимаете!
– закричала Варя.
– Ничего! И никогда не поймете...
По улице она шла заплаканная, не утирая слез.
У заводских ворот ее окликнули:
– Варя!
Она оглянулась. Утерла слезы по-детски, кулаком.
Перед ней стоял Добряков, сияющий, в новом пальто, в крагах. Была зима. Декабрь. Добряков шел на занятия технического кружка. Он сказал:
– Здравствуй, Варя.
Варя хотела войти в главные двери. Потом раздумала, повернулась и пошла в сторону.
Добряков пошел за нею. Он осмелел, увидев ее в слезах.
– Варя, я хотел с тобой поговорить...
– Отстань от меня, - сказала она и, взглянув ему прямо в глаза, добавила: - Я ненавижу тебя... Слышишь?
Она стала очень нервная в последнее время. И никто не знал, что случилось с нею.
Дома она кричала на мать.
– Господи!
– говорила Наталья Кузьминична.
– Это что же такое? На родную мать... Ты бы хоть поговорил с ней, Семен. Она тебе не родная, но она тебя послушает.
Но Семен Дементьич говорить с ней не решался. Варю он сам слегка побаивался. У нее крутой характер.
И, может быть, потому, что он никогда не вмешивался в ее дела, она была всегда с ним вежлива, а иногда даже ласкова.
Она, как в детстве, называла его дядей Сеней.
В клубе ставили "Лес" Островского. Семен Дементьич играл Аркашку.
Варя сказала:
– Я хочу посмотреть...
Семен Дементьич очень обрадовался. Он боялся только, что Варе не понравится. Она привыкла смотреть настоящих актеров.
Но ей понравилось. Она много смеялась в этот вечер. И когда после спектакля они шли домой, она взяла Семена Дементьича под руку и сказала:
– Ну прямо Игорь Ильинский! Если бы тебе, дядя Сеня, годочков десять убрать, ты бы...
– Я бы...
– сказал он, - я не знаю, чего бы я делал. Я бы землю носом рыл. Я горячий. Обидно, что годы не те. Давай меняться, Варя.
– Ишь ты какой! Любишь маленьких обманывать...
Варя смеялась. А Семен Дементьич вдруг погрустнел. Они шли по Арбату, мимо гастрономического магазина. Семен Дементьич сказал: