Варя
Шрифт:
— Что вы, барышня! Сил столько потратили, чтобы все пятнышки скрыть, а вы новые придумали делать?
— Эта родинка — знак для Елисея, — со вздохом призналась Варя. — Я поместила её сюда, чтобы он мог понять, что я... верна ему и люблю. Вот... «Язык мушек» каждый порядочный молодой человек должен знать. А уж столичный франт тем более в курсе всех этих хитростей.
— А-а-а, — тихо протянула Нюра и, немного подумав, добавила: — Это вы хорошо придумали.
— Хорошо придумала, да.. Ну что, пора?
— Пора. В столовой, должно быть, ждут вас ужо.
Варя отпустила Нюру, а сама медленно, словно
Будь что будет.
Она, собрав всё своё самообладание, решительно двинулась вперёд, но, сделав пару шагов, остановилась.
Боже, всё же нет сил заявиться в таком виде к столу. Там ведь ОН! Елисеюшка ненаглядный.
Сколько раз она представляла их встречу после долгой разлуки, но даже в кошмарном сне не могло привидеться, что предстанет перед женихом шутом разрисованным.
Знакомство Вари и Елисея Годунова случилось на детском бале, который устроил для своих действующих и бывших учеников их общий танцмейстер. Варя, вступившая накануне в своё пятнадцатилетие, считала себя в то время уже ужасно взрослой. Казалось просто неприличным, что ещё ни с кем и никогда не испытывала она сердечного волнения. Однако на детском балу Варя совсем не ожидала найти себе суженого. Оттого встречу с молодым человеком, о котором можно было только мечтать, в фантазиях своих нарекала не иначе, как подарком судьбы. Так уж вышло, что Елисей подходил ей по всему: и по возрасту, и по нраву, и по статусу.
С улыбкой она вспоминала обычно о том вечере, на котором тогда блистала.
«Милая, веселая, обворожительная».
О, столько комплиментов ещё никто никогда не говаривал ей. Варя влюбилась с первого взгляда и навсегда. Так ей казалось.
Когда Елисей отбыл на службу в Конногвардейский полк, видеться они стали крайне редко. Однако вели по мере возможности переписку. Из чего Варя знала, что жил Елисеюшка в столице на съемной квартире, богато обставленной и со всеми удобствами. Ходил на балы, танцевальные вечера и в театры. Службой совсем не тяготился, бывая иногда в казарме узнать новости, да изредка скучая в дежурной комнате за бумагами. Правда, довелось Елисею и в сражениях поучаствовать. Ездил он на них в своей карете со слугами, вином, тёплой одеждой и вяленым мясом.
Обо всём этом Елисей писал Варе весело и интересно. А вот нежных слов, обращённых к самой княжне, с каждым письмом становилось всё меньше. Варя отвечала жениху скромно и как-то неумело. По десять раз переписывала свои письма, убирая лишние, на её взгляд, фразы, отчего часто текст и вовсе сухим получался. Но всё это, по мнению Вари, было не так уж и важно. Потому как была она уверена, что стоит им только встретиться, чувства вспыхнут с новой силой и...
Что теперь?
Вся в думах тяжёлых Варя стояла уже рядом со столовой. Лакей,
— Значит, Елисей Михайлович, соскучились вы по охоте доброй? — в голосе отца звучал интерес искренний.
— Не то слово, Фёдор Алексеевич! И по охоте, и по жизни простой. Вся эта шумиха столичная мне уже поперёк горла. Тепла хочется и уюта семейного.
У Вари даже ладошки вспотели.
Господи, а с кем это он мечтает уют сотворить? Никак с ней, с невестушкой своей? И так открыто отцу намекает на то! А какой чарующий голос у Елисея! Давно я его не слышала.
— Ну отчего же на балах вам невесело стало? Это за меня на том свете провиант получают, а вам ещё плясать да плясать, покуда в ногах силы есть.
— Эх, знали бы вы только, что на последнем балу делалось. Свечей заказали дешевых, от них копоть пошла. В самом зале - жарища, как в аду стояла. А народу! Яблоку упасть место не нашлось бы. От копоти оной кто кашлял, кто чихал. Тьфу просто. Так ещё одна из свечей этих треклятых упала прямо на парик дебютантке. Слава богу, вовремя сорвали его, потушили. Без жертв обошлось, но шум знатный поднялся. Это вам бал веселый, для примера! — Елисей засмеялся, перевёл, видимо, дух. — Признаться и от меня в тот вечер не мёдом пахло. Одет жарко был. А во всём мода виновата. Но страдания мужского роду не сравнить с женскими, будем честными. Бедные девицы напомажутся, расфуфырятся, как в последний раз в жизни, в корсеты затянутся. Иной раз и смотреть больно на такую красоту. Видели бы вы эти лица, как у покойниц белые. Раньше хоть румянились, а сейчас извольте это дурновкусием считать. Так слегка щёчки подкрасят и всё. И что за мода на бледность болезненную — не разумею. Я вот лично естественную красоту почитаю.
— Чёрт побери! — вырвалось у Вари. Она испуганно шлепнула себя по губам, кабы её не услышали. Мысли дурной чехардой закружили княжне и без того разгоряченную голову.
Уйти, сбежать! Сказать, что больна сделалась. Папенька совсем со свету сживёт. Итак на неё зол. Нюрка, падла, дорвалась до румян! Самой надо было. Но бледна-то хоть по моде. Точнее, нос и лоб бледен. Щеки красные, как свекла. Бежать поздно, у дверей уже. Елисей что подумает? Пятен зато не видно. Есть характер у неё? Или как кошка трусливая, под печкой спрячется? Зайду, смогу, не смогу... Пятна... Румяна... Хватит!
Варя даже ногой топнула. Потом взглянула на лакея, с интересом за ней наблюдающим, махнула ему рукой, решительно приказала:
— Ступай, оповести о моём приходе, чего пнём стоишь!
— Слушаюсь.
Ещё из-за спины слуги, распахнувшего со скрипом двери в столовую, Варя разглядела, что все мужчины здесь стояли за небольшим столиком с закусками разномастными подле буфета. Дамы: две старушки, дальние родственницы — приживалки, в чепцах и выцветших платьях уже сидели в конце длинного обеденного стола, сервированного самым дорогим домашним фарфором.