Варяг. Мечи франков
Шрифт:
— Уяснил? — спокойно осведомился ведун.
Сергей помотал головой:
— Уяснил что? Что это вообще было? Кто это был?
— Кто это был, тебе виднее, двоедушец. — Избор присел рядом с полуволком, погладил, пробормотал успокаивающе: — Все, все, дурачок. Минуло уже, отпускает.
— Но ты знаешь? — с напором спросил Сергей.
— С чего ты взял? — Измор хмыкнул. — Я не знаю, я ведаю. Творю, что должно и что нужно. И сейчас то же было.
— Было, говоришь? — Сергей даже зубами скрипнул. — И зачем тебе это было нужно?
— Мне? — вновь удивился Избор. Очень искренне удивился. — Не мне. Тебе.
И другим тоном,
— Надо бы поросенка изловить. Захотелось, знаешь, поросятинки. Но это после. Сначала за девками сбегаем.
— Девчатинки захотелось? — язвительно осведомился Сергей.
— Угадал. Я, знаешь, всегда до этого дела охоч был. В твои годы…
Сергей понимал, к чему разговор. Ведун «замыливает» ему память. Размывает воспоминание о том, что видел Сергей,, превращает воспоминание о белом и черном в подобие сна. Уводит с поверхности вглубь, чтобы спустя некоторое время воспоминание перестало быть реальным, превратившись в «а не привиделось ли?». Старый уже так делал, и Сергей раньше не успевал понять, что происходит. Теперь же наловчился. И замечать, и противодействовать. Более того, догадывался, что это часть тренировки. Той самой: научиться видеть невидимое. Собственно, только этим они сейчас и занимались. Видеть и запоминать. Как это связано с родовым умением князей белозерских, Сергей не знал. И не факт, что связано. Но в жизни точно пригодится. Вернее, в выживании.
«Кто по Кромке не ходит, Нави не видит», — говорил ему Избор год назад. — «Тому и не надо. Кому суждено в Навь уйти, тот увидит, когда срок придет. А прежде — лишнее».
«Почему лишнее?» — спрашивал Сергей, но ответа не получал. До этой весны. Нынче же Избор снизошел: «А ни к чему несведущим срок свой торопить. Глянет такой за Кромку — да и помрет от страха».
И захихикал еще противнее, чем обычно.
Сергей решил тогда: пошутил старый. Ан нет.
«Не в том дело, что он на смерть глянет, а в том, что смерть непременно глянет в ответ. А из простака от сего взгляда и дух вон».
«А из тебя — нет?»
«А из меня — нет. И из тебя нет».
«И с чего у нас такая стойкость?» — скептически осведомился Сергей. Он далеко не всегда мог понять: правду говорит ведун, шутит или очередной развесистой клюквой потчует.
«Мне сие по ряду дано. Ряд у меня с Той Стороной, а какой — тебе знать лишне. А ты хоть не ведун, а двоедушец. А сие значит: часть Нави в тебе. Свое своего не порушит… А может, и не от Нави та часть», — пробормотал Избор, будто вглядываясь во что-то за спиной Сергея. — «Очень может быть, что не от Нави…»
«А от чего тогда?» — спросил Сергей, весьма заинтригованный. — «Что есть с той стороны, кроме Нави?»
«Много чего», — ведун помахал растопыренной пятерней. — «Столько, что и не счесть».
«Ну хоть что-то», — не отставал Сергей. — «Что, например?»
«Например, Ирий», — сказал Избор.
Как интересно.
«А Ирий — это что?»
«То
«Это почему же?» — удивился Сергей.
«А потому, что я там не был, а ты…» — Избор ткнул Сергея в лоб твердым пальцем. — «… А ты — был».
А за девками они отправились на выселки, располагавшиеся от ведунового жилья километрах в четырех. Совсем рядом по местным меркам.
Глава шестая
Секс, клады и княжеская гордость
Выселки — это от слова выселять. Выселять, впрочем, можно по-разному. Можно, к примеру, сына семейного отселить. Добром и с добром. Такие изгоями называются.
А неугодных выставить. Из рода. Или из общества. Такие именуются извергами. На этих выселках обитали именно такие. Изверги. Кому княжьим повелением запрещено жить в городских посадах, близ дорог и на иной «цивилизованной» территории. Убрали их с глаз долой лет двадцать назад. Еще при прежнем князе.
Почему?
Верят неправильно. Вернее, у них неправильный бог.
— Изверги они. Чужой человек рассветной стороны чужую веру принес, — пояснил Избор. — Научил их змею кланяться [5] . И не тому, что Кромку бережет, а другому, мелкому, который только девок портить мастак. Прячется у них в соромном месте и блудить побуждает.
5
Змей как кумир — существо популярное. Достаточно Полоза уральского вспомнить. Последнего, кстати, достаточно часто полагают исконно славянской нечистью вследствие популярной привычки включать в не слишком богатую отечественную мифологию заимствованных у иных народов тварей. Змей как символ времени. Змей как образ конца света (у скандинавов), змей как символ энергии у индусов. И эротический символ, как же без него. Тем более некоторое внешнее сходство змея и фаллоса присутствует. В славянских мифах огненный змей — типичный инкуб. С классической атрибутикой в виде недолговечных драгоценностей, что подчеркивает его потустороннюю суть. Вещи из мира мертвых в мире живых не сохраняются.
— И на что такой бог годен? — удивился Сергей. — Девок портить и без него найдется кому. И баб таких, что на передок слабы, хватает. И в лес их вроде не гонят. Иную муж вожжами поучит, и только.
— Эти как раз не слабы, — хохотнул Избор. — Очень даже неслабы. Ну да сам узнаешь скоро. А извергли их поначалу не мы, а община новгородская. Это они бежали далеко. В самую чащу забрались, чтоб забыли о них и службы змею править не мешали. — Ведун ухмыльнулся. — И, заметь, не мешают. Потому что я рядом. Присматриваю.
— А ты, значит, не мешаешь?
— А я им помогаю, — ведун изобразил жестом, как именно он это делает. — А что иной раз мешок зерна или еще чего прихвачу, так это справедливо. Моя это земля. На два поприща окрест моя. Так у нас со Стемидом уговорено.
Неплохой кусочек, однако. И даже, как выясняется, не совсем безлюдный.
— А что еще этот змей может? — спросил Сергей. — Кроме блудилища. Вот тот же Волох, например, тоже это самое поощряет, но к нему все же за другим ходят. Приплод умножить, богатство. Еще волоховы жрецы целить умеют. И повеселиться, — добавил Сергей, припомнив последнее посещение капища.