Варяг
Шрифт:
– Вот тебе, женщина, порошок отворотный, самый сильный. Сделан он из корней травы... – как назвал, Ирина не поняла. – Всыплешь его разлучнице в еду аль в питие, и отвернется она от своего любезного. Да смотри, не вздумай сама попробовать, и ни на ком не пробуй – враз от белого света отвернет.
Ирина вздрогнула, но смолчала. Так, молча, передала хозяину кошель в обмен на порошок и, поклонившись, пошла к дверям. Только ногу над порогом занесла – услышала голос ведуна:
– Смотри же, почтенная, помни наш уговор!
Кивнула головой и пошла восвояси. Сама не вспамятовала,
Эрик в этот день был у Лауры, и не чуяли полюбовники нависшей над ними угрозы. Весел был Эрик, весела Лаура, и гукал в люльке толстый, краснощекий Владимир – уж узнавал отца, тянул к нему ручонки, смеялся. Люльку его ради теплого дня вынесли на лужайку перед теремом, там же на ковре расположились сами. Бабка Преслава натащила прохладительного питья – кваску, грушевого взвару, меду.
Наслаждаясь лучами солнца и близостью двух любимых существ, Эрик лежал на ковре, вольготно раскинувшись. Голова его покоилась на коленях Лауры, а та перебирала его кудри, целовала каждую прядку и время от времени звонко смеялась – сама не знала, чему. Но легко было на сердце у нее. Ее милый был подле нее, не прельстилось его сердце молодой женой.
Только одно печалило ее: рассказала старая Преслава, что жена Эрика в тягости и это не давало Лауре покоя. Слишком свежи были в памяти Лауры собственные муки, пока носила ребенка, да пока рожала. Но ее любимый был при ней, а каково той, если Эрик так часто в отъезде и чует она, не может не чуять, что не по делам он ездит?
Лаура долго выбирала время для разговора и наконец решилась.
– А твоя жена, – начала она робко, – она печалится, когда ты уезжаешь сюда?
– Что мне за дело до того? – лениво отвечал Эрик.
– Но... Она же может захворать от огорчения. А это дурно для нее.
Эрик насторожился.
– Захворать? Да пусть бы она хоть и умерла.
– Что ты говоришь, как можно! – неожиданно вспыхнула Лаура. – Она же носит твое дитя, а ты...
– Погоди, милая. – Эрик привстал, пристально вгляделся в ее лицо. – Откуда ведомо тебе, что Мстислава непраздна?
– Люди все расскажут!
– Вот оно что, люди... – Эрик снова лег, облокотился на руку. – Так слушай всю правду: я к женушке своей с самой свадьбы пальцем не притронулся.
– А как же... – заикнулась Лаура, но Эрик властным жестом прервал ее.
– Непраздной выдали ее за меня замуж. И в том ее вины нет, она сама не знала об этом. Не дивись, любушка, такой она уродилась, такой росла. Не ведала, вишь ты, отчего детки нарождаются, и как бремя носится. И ласки любовной она не поняла, а когда обычное женское у нее прекратилось, только обрадовалась, что от таких хлопот избавилась. Некому ее было научать... Так она мне сказала,
– Кто же это? – прошептала Лаура.
И Эрик ответил, отвернувшись:
– Князь Владимир, душа моя. Такова была благодарность его за мою верную службу.
Лаура молчала, потрясенная. Два чувства боролись в ней: горько было оттого, что обманули любимого, насмеялись над ним, и радостно, что остался он верен ей и душой и телом. Значит, напрасно рыдала она, ломая руки в те одинокие ночи, когда думала, что Эрик ласкает свою жену, напрасно, глядясь в зеркало, размышляла, красива ли разлучница и не красивей ли ее? Вся боль, все сомненья остались позади – любимый ее всецело принадлежит ей, и нет на свете ничего, что могло бы их разлучить.
Их губы слились в жарком поцелуе, а жаркие лучи солнца лились с небес, обогревая и освещая двух влюбленных и задремавшего в теньке младенца. Весь мир словно застыл в сладкой неге – но близился тот день, который откроет врата постучавшей беде и скажет ей:
– Войди и властвуй.
ГЛАВА 28
Настала пора и свадьбу играть. Эрик пир закатил такой, что и самому князю не стыдно было на нем пировать. Да и то правда, что свет еще не видел такой ладной пары, какой были Хельга с Василием. Юная пара во главе дубового стола притягивала все взоры, и Эрик с удивлением заметил, что сестра его стала не просто красивой, а очень красивой девушкой. Многие примечали это, иные говорили со вздохом, что при такой-то красе могла она и не такого жениха найти – побогаче, да познатней. А этот гридень не принес невесте добра, да к тому ж увозит ее за собой в даль несусветную из славного града Киева.
Эрик мрачнел лицом, когда слышал такие речи. Он-то уж не переживал за сестру, и рад был даже, что она уезжает. И то сказать – хороша стала сестрица! Здесь, в Киеве, где князь своим вниманием не минует ни одну красивую женщину, ей находится небезопасно.
Чудно получается – знал ведь Эрик о похождениях князя, знал, что как библейский царь Соломон, имеет он и жен, и наложниц без числа, но пока не коснулось это его семьи, не обращал внимания. Да и когда доползали до его ушей слухи о похоти князевой, только усмехался в усы. Как же не погулять, не почудить великому князю и храброму вою? Вон он каков у нас: юбки не пропустит – ни девицы, ни молодицы, ни древней старухи!
Князь Владимир, к слову сказать, также приехал на свадьбу. Преподнес Хельге ценный ларчик дивной византийской работы, выпил вина греческого, подивился красоте невесты. Но долго задерживаться не стал, отговорился делами важными. Эрик аж вздохнул с радостью, когда князь покинул пир, словно опасался, что Владимир набросится на невесту прямо при гостях.
Но князь, покуда сидел на почетном месте за столом, все глаз со своей племянницы не сводил. А та сидела словно каменная возле супруга своего, почти и не ела ничего. Уж сильно заметно было, что Мстислава в тягости и ее печальный вид списали гости на ее положение.