Варяг
Шрифт:
Станки на центральном штыре были спроектированы Обуховским заводом по образцу станков пушки 6''/45 системы Канэ на центральном штыре, но с двумя секторами подъёмного механизма вместо одного.
Вес откатных частей орудия 18,5 тонн, качающейся части - 21,62 тонны, установки со щитом - около 28,5 тонн.
На 1 мая 1901 года было произведено 13 орудий, по состоянию на начало 1904-го года этими орудиями вооружались - БрКр "Россия" (4), БрКр "Громобой" (4), БрКр "Баян" (2), а также КЛ "Храбрый" (2). Одно орудие находилось на полигоне Морского ведомства.
2. В нашем мире в ходе крейсерства "Лены" из-за поломок в машине ее занесло аж в Сан Франциско, где она и интернировалась, не нанеся противнику никакого урона. Поэтому Руднев приказал до выхода провести капитальный ремонт.
3. Крейсер-купец - одно из неофициальных названий вспомогательных крейсеров в русском флоте.
4. Стандартное вооружение японских вспомогательных крейсеров
5. Как известно, однажды Нельсон, не желая выполнять приказ адмирала, приложил подзорную трубу в выбитому глазу и "честно сказал", что не видит сигнала к отступлению.
Глава 12. На сопках Манчжурии.
Владивосток. Весна 1904 года.
Дверь комфортабельного номера Астории на Светланской, превращенной в офицерскую гауптвахту, со скрипом распахнулась, и обернувшийся на звук Балк увидел в дверном проеме до боли знакомую фигуру с контр-адмиральскими погонами и тросточкой в правой руке.
– Ну-с, господин главный хулиган с "Варяга", рассказывай, как дошел до жизни такой. На три дня тебя, Вася, без присмотра оставить нельзя. Ну зачем, зачем ты этого чинушу-то пристрелил?
– Как пристрелил? С каких это пор от пули в ступне и без уха умирать начали? Ты лучше расскажи, как сходили?
– Расскажу, как из кутузки выйдешь. ЕСЛИ выйдешь. Родной, ты чего в городе учудил? Я только и успел из порта до губы доехать, так мне уже в два уха напели, что ты каждый вечер пьянствуешь в компании армейцев в "Ласточке", что ты сманил половину казаков в городе к себе на какой-то там поезд. Что ты, наконец, застращал все чиновничество города и таскал по главной площади умирающего Петухова и не подпускал к себе патруль, отстреливаясь из ревельвера. И это за неделю четыре дня, что мне не до тебя было, так я был в море. Ну как я тебя одного отпущу на бронепоезде в Манчжурию? Ты же его пропьешь ил ив карты проиграешь!
– ОК. Давай по пунктам. В "Ласточке" я с армейцами не пьянствую, вернее, не только и не столько пьянствую, а скорее отбираю себе офицеров в первый батальон морской пехоты и на бронепоезд. Ну и заодно просвещаю местное дремучее офицерство по поводу организации обороны, действий малых групп и прочих премудростей, до которых им как до Парижу раком. Казаков сманил, говоришь? А как мне еще обеспечивать дозоры вокруг бронепоезда на стоянке и при ремонте пути? Конечно, я со знакомым хорунжим отобрал лучшее, что есть во Владивостоке и его окресностях. Что это не понравилось их начальству - не удивлен, но против царского указа не попрешь…
– Погоди, какого такого указа? Ты что, царские указы стал подделывать?
– Зачем подделывать-то? Я не знаю, что именно там Вадик с Николашкой сделал, но тот указ, что я у него просил, получил обратно за подписью императора через неделю. Право на отбор в "экспериментальный бронированный поезд русского флота "Варяг" под командованием лейтенанта флота Балка любого личного состава". Ну и там еще кое-что о недопустимости чинения препятствий вышеупомянутому лейтенанту…
– Ты не задавайся, рановато пока. Ты еще про пристреленного чинушу мне не рассказал. Что за препятствия такие он "чинил вышеупомянутому Балку", что его пришлось мочить?
– Он мне сделал предложение, от которого я, по его мнению, не мог отказаться. Я к нему пришел за вагонами. Причем эти вагоны были мне выделены министром путей сообщения, и все бумаги у меня были. Оплачены они тоже из казны были. Так этот петух гамбургский, напоив меня чаем, говорит: "а давайте мы небольшой гешефт сделаем". И предлагает мне отчитаться перед Петербургом, что, мол, вагоны я получил, но на перегоне Владивосток-Порт-Артур они сошли под откос, и теперь требуется их замена, а мне пять процентов от стоимости. Я ему честно сначала по хорошему пытался объяснить, что мне вагоны нужны для дела, а гешефт мы после войны сделаем. Нет, война, говорит, все спишет, потом фыркнул, выписал-таки вагончики. Расписался я в их получении, пошел принимать. Так эта сука мне вагоны из сгоревшего пять лет назад депо подсунула, там даже оси так к буксам приржавели, что их паровозом не провернуть! Опять же, возвращаюсь к нему, и по хорошему говорю - мне на фронт через две недели ехать. Не могу я этот хлам востанавливать, дай те вагоны, на которых груз для флота доставили, я их под разгрузкой видел, в нормальном состоянии, только добронировать - и вперед. Нет, говорит, берите, что дают, и в следующий раз, когда умные люди будут предлагать умные вещи, не крутите носом. Ну, тут на меня и накатило… Я таких гадов еще в том времени насмотрелся и натерпелся от них. Сунул я ему револьвер под нос и стал колоть. Кто,
– Так, сиди тут до послезавтра и не рыпайся, герой. А я пойду попробую твои завалы дерьма разгрести.
Через два дня Руднев снова появился на пороге камеры Балка, на этот раз с вооруженным эскортом из матросов с "Варяга".
– Значит так, этот чинуша еще жив, в госпитале он. Одевайся в парадное, поехали на встречу с лучшими людьми города. У меня с собой десантная полурота с "Варяга", с оружием, сначала в госпиталь за твоим знакомым, а уж после в городское собрание с визитом. И это, списочек из каюты не забудь прихватить. Будем делать военный переворот в отдельно взятом городе. Пора, наконец, объяснить людям, что такое законы военного времени. Будут знать, как у МЕНЯ воровать.
– А чего ты два дня полуроту собирал?
– Нет, я за два дня из Питера получил индульгенцию - крепость Владивосток теперь официально не только на военном положении, но и на осадном и живет по законам военного времени. Пришлось ввести в оборот такое понятие. И главный петух в этом курятнике - я. И закрой пасть, а то вижу по наглой улыбочке, что хочешь про петуха откомментировать. Не та эпоха, не стоит. На выход, лейтенант Балк, с вещами!
Следующие три дня во Владивостоке чиновники и подрядчики потом вспоминали не иначе как словами "Варфоломеевская ночь". Хотя ни один человек в эти три дня не то что не погиб, а даже не был поцарапан. Но вид полуголого Петухова, стоящего у столба с окровавленным ботинком и плечем покрытым кровью стекаюшей из уха, так хорошо повлиял на отвыкших от такого обращения "бизнесменов", что физического воздействия больше и не требовалось. Достаточно было одного появления в комнате для допросов Балка с парой страхолюдного вида казаков с винтовками, чтобы несгибаемый и "кристально честный" чиновник начинал каятся в своих грехах и закладывать сотоварищей. После чего раскаявшийся чиновник на глазах ожидавших своей очереди коллег отводился в соседний дом, откуда чуть погодя иногда раздавался револьверный выстрел. Балк весело палил в воздух, объясняя побледневшему чиновнику, что "палец сорвался, а курок чувствительный". К концу недели в казну было возвращено материалов и ценностей на сумму более полумиллиона рублей. Все перепуганные чинуши и подрядчики, боящиеся смотреть в глаза друг другу, были позже собраны в зале городского дворянского собрания, и Руднев произнес перед ними речь, которую можно было резюмировать одной фразой - "до конца войны воровать у армии и флота нельзя". Тех, кто не внемлет, ожидает расстрел без суда и следствия. Для тех, кто проникнется и будет трудиться, не покладая рук - вся информация, добытая в ходе следствия, никуда и никогда не пойдет. Все темные делишки, не касающиеся армии и флота, не касаются и Руднева.
Но больше всего чинуш и простых обывателей напугала и озадачила речь Руднева, которую он произнес перед общим собранием матросов и офицеров отряда крейсеров перед тем, как вести моряков на столь не характерное для них дело. Самым страшным было начало…
– Товарищи!
– по рядам выстроившихся по экипажам моряков и офицеров прошло быстрое, недоуменное шевеление, как по колосьям пшеницы, когда по ним пробегает порыв свежего ветра. Не то чтобы социалистические идеи были особо популярны среди моряков на Дальнем Востоке, но сочувствующие были. Даже среди офицеров.