Варяги
Шрифт:
Хотел бы я посмотреть, так ли удачно сложится охота на весь у Торгрима. Брат-конунг ценит его больше, чем нас с Аудуном. Поживём — посмотрим. Аудун справится с кривичами, я подчиню чудь. Пусть Торгрим приведёт к покорности весь. Свершится ли это и когда?
— Чужой, ты требуешь подарков, — наконец заговорил старейшина, сидевший в центре полукруга, напротив Торстейна. — Наши боги велят всегда встречать гостя подарком, и мы выполняем их волю. Но никто из гостей никогда не требовал подарков. Это недостойно гостя и может обидеть богов. К тому же ты грозишь нам, это недостойно, ты теряешь лицо перед нашим народом...
— Мы
— Ты, чужой, говоришь противное разуму, — вступил в беседу другой старейшина, согнутый временем, с редкой бородой, высветленной годами до желтизны. — Мы преподносим подарок доброму человеку с открытым сердцем за то, что наши боги привели его к нам гостем, за то, что он чтит наши обычаи. Тебя привели не боги, и ты обманул нас. Наш народ ждёт обещанной мены, вместо неё ты говоришь несообразное. Мы уйдём...
— Вы никуда не уйдёте, а если уйдёте — мои воины найдут ваши жилища и заберут всё, что в них есть.
— Лес велик...
— Но не настолько, чтобы я не нашёл вас. Там, где пройдут ваши охотники, пройдут и мои воины. Или вы будете бегать, подобно зайцам, всю жизнь? Если не согласитесь давать подарки, я пойду на вас войной. В смерти ваших охотников будете виноваты вы. А умрут они все, немедленно, здесь, на этой поляне.
Старейшины молчали. «Ай-яй, где была моя голова? — думали многие. — Почему не послушался Гостомысла? Теперь придётся таскать подарки этим чужим страшным людям. Надо найти Гостомысла, пусть советует, что делать».
Загостилась Жданка в Плескове помимо своей воли. Молчит Гостомысл. Редки встречи с ним. Один-два раза в год видит его Жданка, и коротки до боли сердечной те свидания, потому как множат прощания. Ушёл с отцом Прибыслав, следом ещё двое сыновей отправились неведомо куда. Гостомысл, грустно улыбаясь, молвил ей однажды:
— Сама ж говорила, что воинов для меня растишь. Вот и пришла им пора. А тебе в утешение Милославушка наша, резвушка. Не осуди, лада...
Ей ли судить мужа своего. Тяжкая доля выпала, под чужим кровом даже у любимой подруги нелегко жить, кто ж говорит. Но ему-то, ладе, многажды тягче доводится. Сколь лет и чужого крова не имеет над головой, всё в походах, в лесах обитается. В первые два лета, когда появлялся он в Плескове, и не узнавала порой своего, лады. От дум и забот кручина на него навалилась: пригнула могучие плечи к земле, в старика превратила.
А и было отчего. Князь варяжский Торир вольно и прочно сел в Новеграде, соседей примучил, все головы перед ним склонили. Дань платят и до сего дня. Немного нашлось тех, кто воспротивился власти Торира. Видела она, как в злобе и бессилии сжимали кулаки Хоробрит с Мстивоем. Оттого и на Гостомысла кручина тяжкая пала.
Теперь-то ожили мужики, повеселели. Прячутся до времени от варягов, но соколами глядят. На убыль пошла власть заморского князя. Опять, вона, весть пришла: в Камно-городище неведомо куда сгинула сторожа Аудуна. Видать, не зря Хоробрита в Плескове сколь ден никто не видел. И Мстивой вместе с ним пропал.
По весне, сказывали, чудь на дружину Торстейна, что в полюдье шла, поднялась.
Одна надежда — под рукой у отца. Гостомысл в последнее свидание скупо поведал, что в тайне от всех устроил становище на берегу Мутной, ближе к Нево-озеру. Ладогой нарекли укрепу. Место дюже выгодное: и Мутную при нужде перекрыть можно, и за походами варягов следить удобно, и посланцев от веси и чуди принять и укрыть есть где. Кривские, кому надо, тоже добираются. Своих-то, словен, уже добрая дружина набирается.
«Прибыслав со Звоником там ли?» — спросила, требовательно глядя на мужа. «Там, не волнуйся. Нынче людьми я богат, но сынов не выделяю», — ответил он.
И не выделяй, лада. Не надо мне, чтобы из них воины знаменитые вышли. Прародительница Жива [21] , сохрани их невредимыми.
...Мстивой в Ладоге недолго оглядывался. Похвалил Гостомысла за то, что устроил становище в стороне от крутого высокого берега и что скрытную сторожу день и ночь держит для опаски, побродил меж пришлого люда и уже на третий день такую власть забрал — не подступись попусту.
21
Жива — в западнославянской мифологии главное женское божество, воплощающее жизненную силу и противостоящее божествам, связанным со смертью.
Разбил будущую дружину на десятки, опытным глазом наметил старших. И гонял людей с утра до позднего вечера. Нередко и ночью поднимал, заставлял идти десяток на десяток. В руках злых мужиков и парней от мечей только искры летели. А Мстивой ярил и ярил неумелых:
— Тебе за подол бабий держаться, а не мечом ворочать. Руку окровенил, уже и губы надул. Думаешь, варяг с тобой цацкаться будет? А ну, становись против меня...
Метали стрелы, учились по знаку руки старшего выполнять команды; укрывшись щитами, шли стеной, такой же стеной отступали, пятясь, из-за спин щитоносцев метали стрелы.
Вечерами Мстивой наседал на Гостомысла:
— Надобно с Новеграда ковалей сюда перетаскивать. Пусть тут припас куют. Много ли под чужим глазом наробишь?
Гостомысл не соглашался.
— Пока всё нужное имеем. Чуть не каждый день ладья из Новеграда приходит, тебе всё мало. Скоро не стан воинский, а пригород будет. Пойми, там всё налажено, а тут начинать.
— От такого налаженья нам ещё лето придётся ждать, — спорил Мстивой. — Руки чешутся, сколь ещё Ториру сидеть в Новеграде? Хоробрит сказывал: по осени выступит на Аудуна, — напоминал он. — Хоробрита знаешь, сказал — так и будет.
— А ты думаешь, мне не хочется сегодня дружину в Новеград вести? Ну поведём, их положим и сами ляжем, а варяги останутся. Нет, друг Мстивой, поучили маленько Торстейна и Аудуна, и хватит. Теперь не учить, бить надобно, чтобы не встали. Весь и чудины раньше следующей весны не обещают собрать охотников. Но и дань больше платить не хотят. А за данью к ним Торир по весне пойдёт. К тому времени и мы должны готовыми быть. Дружину-то тебе ещё ломать и ломать...
— То так, — соглашался Мстивой. — Стеной ломить научились, а вот каждый порознь... Но как же Хоробрит?