Варяги
Шрифт:
— Я ж тебе сказал, — с хитринкой улыбнулся Пушко. — Посаженному при князе в воинские дела вмешиваться не пристало. Пущай сам князь с воеводой сзывают новеградцев на рать...
— Как мыслишь, Радомысл, удоволит Олега такой ответ посаженного? — глянул на кузнеца Михолап.
— Не по нутру придётся...
— Вот и я так мыслю. Без нашей помощи не выбраться старейшинам из сетей воеводы. Не удоволится он отказом...
— Без вашей? — деланно удивился Пушко.
— Как посаженным стал, — качал осуждающе головой Михолап, — так
— Ныне воевода княжеский решает...
— Правду молвил: княжеский воевода, не наш. Вот пусть он своей дружине и указывает. Али ты на другое согласен?
— Моего согласия не спрашивают...
— Так и будет, доколе в разные стороны тянуть станем. А ежели миром нашу волю воеводе скажем...
— Где он, мир-то? — настороженно обронил Пушко. — Может, вече скликать прикажешь?
— Веча пока не требуется, — спокойно ответил Михолап. — А в новеградцах не сумлевайся. Без веча обойдёмся...
— Ты всё вокруг да около. Заикнулся о помощи, так уж кажи, — потребовал Пушко.
Михолап долго, оценивающе смотрел в глаза посаженному. Вроде и переменился Пушко, а всё едино не тот. Но другого сейчас нету, о другом думать будем, когда бодричей-варягов выгоним. А ныне... Без слова посаженного к земле словенской и соседям не обойтись.
— О помощи в свой черёд скажу. Прежде поведай открыто, разве не приспела пора бодричей-варягов с земли нашей выгнать? Пошто о том только рукодельцы со смердами мыслят, а нарочитые в стороне?
— Знать надобно, сумеем ли одолеть?.. Пожитье нелегко копится, потерять же его враз можно. А в другом — что ж, нарочитые разве не словене, им, что ли, любо под чужим воеводой жить...
— Благодарствую и на том, — сурово ответил Михолап. — Знать, я меньше вашего пожитья имел, да Рюрик им покорыстовался. А теперь, вишь, мы дружину его гнать станем, а вы со стороны смотреть?
— Если есть уверенность, что их выгнать можно, то кто ж из словен в стороне останется? Но... я знать хочу, не повторится ли как с Вадимом?
— Ладно, Пушко. Думаю, столкуемся мы. А теперь о помощи, — придвинулся Михолап к посаженному. — Когда Олег пугать тебя начнёт порубом али ещё чем, скажешь, что новеградцы за тебя ратиться станут. Не сумлевайся, так и будет. — Он оглянулся на Радомысла, тот молча кивнул в знак согласия. — Ежели не подействует, добавишь: не только новеградцы, но все словене на них навалятся. Не останутся в стороне и ладожане. К воеводе пойдёшь послезавтра — нам град подготовить надобно.
— А что, Щука только противу Олега замыслил али в самом деле от Новеграда отложиться решил? — сверкнул глазами Пушко.
— Воевода Щука поклон тебе шлёт, — улыбнулся Михолап.
— Твоих рук дело?
— Наших, — ответил дружинник. — И ещё: коли не образумится Олег, сообщи ему, что дани от веси и других земель пусть больше не ждёт.
—Со всеми сговорились?
— Нет, — чистосердечно признался дружинник. — К кривским и чуди сам пошлёшь людей,
— Дело общее, посаженный, — подал голос Радомысл. — Надобно и тебе потрудиться.
— Вестимо, — согласился Пушко. — Но пока ничего Олегу я говорить не буду. Не след раньше времени упреждать его. К кривским и чуди людей пошлём. Речь поведём не токмо о дани. Пусть людей на помощь пришлют, как срок подойдёт. Ныне же захочет воевода на Ладогу идти — пущай идёт. Соберёт ли новеградскую рать — не ведаю, — с улыбкой глянул на Радомысла. — А с дружиной своей пущай идёт.
Выдержит ли твердыня осаду до весны? — озабоченно спросил Михолапа.
— До весны выдержат. К тому ж можно и опередить воеводу, отправить в Ладогу новеградцев...
— То дело не моё. Сумеете отправить — добре, не сумеете — пущай Щука сам оборону держит. Посаженному в такое дело вмешиваться не след.
— Ладно, — покладисто согласился Радомысл. — Подберём дружину малую...
— Торопиться не надо, — возразил Пушко. — Когда ясно будет, что Олег противу Ладоги идёт, тогда... Как бы дружина твоя в Новеграде не понадобилась...
— Быть по сему, — поддержал его Михолап. — Простоит Олег до весны под Ладогой, а дале как мыслишь?
— По весне вы его в Новеград не пустите, — прищурился Пушко. — Али не так?
— С твоей помощью, посаженный, — весело ухмыльнулся Михолап. — Дюже не удивляйся, ежели краем уха услышишь, что по твоему повелению смерды в селищах противу Олега собираться учнут...
— Смотри, чтобы до него та весть не дошла. Раньше времени к праотцам отправляться резону нету...
— Авось живы будем, Пушко. Теперь прощевай, не забывай Радомысла в гости приглашать. Он знает, где меня найти...
Олег кричал и топал ногами, как заликовавшая девка, которой приспела пора замуж идти, а женихов нету и не предвидится. Но посаженный со старейшинами стояли на своём: и сами мы, воевода, в твоей воле, и градские — тож. Клич кликнешь — пойдут ратиться, до такого дела всегда охотники были. А и немного ж тебе воинов надо, своя дружина могутная, нешто с Ладогой не сладишь?
Посаженный прямо заявил: ежели с ним и старейшинами что случится, пусть воевода на себя пеняет, не простят ему того новеградцы, недовольство сильное может выйти. Рассвирепел воевода, повелел ярлу Снеульву готовить воев к усмирению непокорных новеградцев.
Пушко низко поклонился и дерзко ответил:
— Не посетуй, воевода, коли новеградцы дрекольем твою дружину встретят. — И добавил с явным укором: — Мир меж нами и любовь, их крепить надобно, а не рушить...
И Милослава, тётка родная, решительно заявила Олегу:
— Ежели вздумаешь в граде побоище учинить, пойду против тебя. Новеградцы меня послушают. Тебе понять надобно: коли с ладожанами один управишься — в Новеград тебе путь открыт; насильно градских в поход поведёшь — вернёшься ли оттуда, не знаю...