Варяжские гнезда

Левицкий Михаил

– Боги сильные, пощадите нас!

– Все венки долой, змей долой, все чары прочь! – громко возгласил Водан. – Свет разума да осенит вас.

Начали сбрасывать с себя венки из дурмана и белены, срывать пояса и ожерелья из змей, скидывать плащи из шкур нечистых животных и накидки с мерзостными рисунками. Воины Водана бросали в костер кучи собранных трав, прибавляя к ним, по приказанию царя, травы и из розданных им пучков. Туда же летели и все доспехи колдунов и колдуний. Птицы и летучие мыши были освобождены от оков своих и выпущены на волю. Козлы и свиньи все были переколоты. Хозяева их находились в каком-то оцепенении и не противились творимому над ними насилию.

– Люди полянские и люди северские! – громко заговорил Водан. – Ведомы вы мне как люди на войне храбрые, на совете мудрые, с гостями ласковые и приветливые, щедрые и на доброе слово, и на тароватое угощение. Велики боги, одухотворяющие небо и землю, и воды, и подземные пространства. Еще более велик Отец их, от которого все они изошли и который их держит во всемогущих руках своих, так же, как и нас. Но

вы все люди больные самой ужасной из болезней – вы не довольны судьбой, данной вам от бога богов. Все в природе создано для блага людского, а величайшее добро наше есть разум, отличающий нас от скотов. Вы же, поляне и северяне, что желаете? В день, когда надо славить богов, дарующих нам лето красное, посылающих нам урожай хлебный, вы идете на гору поклоняться злым силам. Вы изучаете природу не для того, чтобы пользоваться ее благами, а для того, чтоб уничтожать в себе и сердце, и ум. Натираетесь и напиваетесь зельями, от которых теряете смысл человеческий, и пьяные, голые, бесстыдные, являетесь на поклонение черному козлу, в котором почитаете духа зла, отца всякой мерзости. В опьянении вашем вы даже слышите, как он говорит и поучает вас всяким пакостям. Отрезвившись, вы все видели, как ваш бог сгорел на этом костре; вы видели, как улетели ваши нечистые птицы. Можете и теперь посмотреть, как лежат скоты ваши, которых вы научили заменять вам верховых коней, чтобы пугать народ, чтобы не было доступа к этой горе, чтобы люди, чтущие богов и ищущие добра и правды, не видели и не слыхали творимых вами скверностей. Всем здесь присутствующим я запрещаю ведаться с нечистыми черными силами и собираться на горе этой... Кто же вернется сюда, на того усугубится проклятие, которое он и ныне на себя принимает, отвращаясь от духов добра и истины. Кто голоден – пусть ест заколотых и зарезанных животных, не боясь пения петухов и восстания алой зари. Затем идите с миром, оденьтесь людьми честными и богобоязненными, и чтоб черного чародейства у вас и в родах не водилось.

Толпа разошлась. Водан со своими людьми отправился к кораблям своим. Многие ведьмаки и многие ведьмы успели зайти в лес и переодеться. Они собрались у берега и провожали так неожиданно явившихся им «богов». Они поклялись, что навеки оставляют черное чародейство. Все ли сдержали свою клятву? Сомнительно. Много веков прошло, а Лысая гора продолжала в те же дни Купалы, уже посвященные одному из величайших проповедников истинной веры правды и добра, принимать гостей, верующих в силу зла на земле и не страшащихся делаться ее слугами.

Сцемеберу не пришлось действовать всю ночь. Рано утром он был отправлен за ушедшими к левому берегу лодками. К полудню все корабли асов собрались у места своей первой стоянки под горой с большим крестом.

Богучар, исчезая после того, как ведьмаки и ведьмы начали расходиться, приказал Водану провести одну ночь под горой, а на другой день посетить это столь поразившее его место.

– Там ты многое услышишь, – сказал он ему. – Туда я тебя провожать не буду, но невидимо буду близ тебя. Там я тебе не нужен. Там ты людей увидишь и речи услышишь. Не тебе только, а и величайшим мудрецам нашим эти люди и речи их еще не под силу. Глубоко скорбит душа моя, что чадо мое, а твой отец, Драгомир, не подготовил тебя к вхождению в их святилище, и много горя тебе в жизни предстоит от того, что в день тот ты уйдешь не очищенным и не восприявшим то, что тебя и народы твои могло бы спасти от многих бед.

И Богучар исчез в белом облаке, которое ветром понесло над рекой, пока оно не слилось с облаками, расстилающимися по северному небосклону.

НОВОЙ ЖИЗНИ ЗАРЯ

Бывшие у левого берега реки видели там многих северян, собравшихся для игры у костров. Это были жители двух деревень, построенных в лесу, поодаль от реки. Поэтому береговая поляна им казалась более удобным и приятным местом для празднования Купалы. О Лысой горе они рассказали путникам разные ужасы. Дочери и жены, отцы и мужья которых оставались на тринадцати стругах для ночного похода на гору, были в отчаянии. Спокойнее всех старалась казаться царица Фригг. И в неустрашимость мужа, и в его волшебную науку она верила, но северяне уверяли, что могущество черных сил непреодолимо и что в ночь на Купалу слетаются они со всех краев света. С упырями даже и сражаться не приходится. Кто упыря увидит, глаза вон! Лопнут! Пот кровавый выступит через кожу, язык отнимется, разум помутится. Пролежит человек неделю-другую без языка, без рук, без ног, слепой и как малый ребенок неразумный. А там и умрет, не приходя в себя. А то еще Вий есть. Тот еще хуже. Взглянет на человека, а у того кровь в жилах застынет и заледенеет. Так на месте мертвый и повалится. Ростом Вий невелик. Из самых малых людков – в локоток, не больше, да еще он и хром на обе ноги. А морда его вся железная. Но лишь взглянул на человека – мигом убил. И все-то эти поганцы на Лысой горе на Купалу сходятся.

После этих россказней понятна радость, с которой женщины встретили отважных мужчин, посмевших ходить на проклятую гору. Не скрыла своей радости и Фригг, старавшаяся всех успокоить и подавить свое волнение.

О горе с крестом говорилось тоже много удивительного.

В лесу, немного ниже вершины, где стоит крест, построена деревянная избушка. В ней живут два старца. Один из них из далеких земель, другой полянин, которого и отца, и мать, и всех братьев во всем крае знали. Питаются

они плодами земными, которые сами добывают. Пьют одну чистую ключевую воду. Весь день и часть ночи они то поют, то читают на незнакомом языке. Когда кто в окрестных деревнях заболеет, то один из них, а иногда и оба вместе являются, ухаживают за больным, утешают его родных и долго-долго молятся у постели страждущего. Говорят, что многие над кем они молились, выздоравливали от самых трудных болезней. Был год, что у полян хлеб не родился. У северян же был урожай. Сели старцы на ладью и из села в село проплыли все северское побережье, заходя в дома и прося подаяния хлебом. Всех голодающих оделили. На работе в полях увидят человека старого или немощного, сейчас приходят ему на подмогу. И чудное дело! Старые они уже оба – лет по семидесяти есть. А работают лучше молодых дюжих парней. И всем говорят, что Бог им силы дает. Нашим богам они не молятся. Говорят, свой у них есть, и много они рассказывают и больным, и выздоравливающим, и рабочим в поле, и спутникам в лесу, о Боге великом, которому они поклоняются. Иногда они уходят куда-то очень далеко, обходят земли Полянские и древлянские и северские и опять приходят назад. Часто и их посещают люди из дальних мест. Они им дают пищу и ночлег, и часто их собирается много – десять, двадцать человек, и тогда все молятся, поют и читают вместе, нередко целую ночь напролет.

Таковы были общие сведения о дивных старцах, живущих на горе. Любу Черниговичу один из старшин, бывших на празднике, прибавил к этим данным общей народной молвы и свои собственные впечатления.

– Обоих старцев я сам знаю. Одного зовут Феодором, другого звали Управом, но сам он себя зовет Иустином. Он полянин из рода Бронебоя. А Феодор не знаю откуда. Только и он давно живет среди нас и на языке славянском говорит хорошо. Раз я в лесу перед самыми Колядами промерз. Лихорадило, в жару лежал, бредил. Феодор приплыл на ладье, дал мне пить траву, от которой жар спал, потом часто молился надо мной. Когда же я стал выздоравливать, он мне много рассказывал о своей вере. Бог всемилостив, говорил он. Он дал людям Сына своего, чтобы спасти людей от греха и смерти. Сын Божий сделался человеком, и злые люди Его жестоко казнили. По учению их Великого Бога, смеренные взойдут на небо, плачущие утешатся, кроткие наследуют землю, алчущие и жаждущие правды насытятся, милостивые помилованы будут, чистые сердцем увидят Бога, миротворцы назовутся сынами Божиими, изгнанные за правду получат царство небесное. Велика будет награда на небе тех, кого поносят и гонят и всячески неправедно ругают за Бога. А кто любит Бога всем сердцем своим и всей душой своей, и всей крепостью своей, и всем разумением своим, и ближнего своего как самого себя, тот не умрет, а вечно будет жить в Боге. Вот что говорит старец Феодор. Потом я узнал и друга его Иустина. Когда бываю на земле полянской, на том берегу, я и теперь часто захожу к ним. Они мне говорят много, и чует мое сердце, что слова их не ложны. Да можем ли мы-то жить, как они велят? У нас ведь война да добыча вражеского добра. А после победы пиры да попойки. Все это, говорят старцы, великое зло. Надо, говорят, семьдесят семь раз обиды прощать. А у нас обычай: кто раз обидел, хоть не меня, а моего родича, хоть даже меньшего, то с него шкуру поганую ремнями срезать, а потом на кол его ободранного посадить, пока он еще околеть не успел.

Про крест рассказывают следующее:

Более пятидесяти лет тому назад, с юга, из дальних стран, пришел к этой горе на Днепре старец чужестранец именем Андрей. Он говорил, что сам видел Сына Божия на земле и сам слушал Его поучения. Слова Учителя своего он повторял среди полян. Часто говорил он на той горе. В память о смерти Сына Божия на кресте он водрузил на самой вершине горы крест и сказал собравшимся вокруг него людям: «Видите ли горы сие? На сих горах воссияет благодать Божия. Будет здесь великий город, и Господь воздвигнет в нем много храмов Своих». Потом старец ушел в другие земли вверх по Днепру, и по Ловати реке дошел до Озерных городов. У полян остался пришедший с ним юноша, ныне старец Феодор. К нему присоединился впоследствии Управ – Иустин. Андрей же возвратился в страны полуденные, и там, говорят, был насмерть замучен противниками его веры.

Эти известия настолько возбудили любопытство Водана и многих других, что они решили точно и безотлагательно исполнить предписание духа Богучара и постараться узнать все, что можно, о дивном учении старцев, как бы оно ни было несходно с тем, что ему подсказывали честолюбие, властолюбие и другие страсти. В числе вызвавшихся сопровождать царя был и Иона бень-Манассия.

Подъем на гору шел по извилистым тропинкам в лесу, через просеки которого открывались живописнейшие виды на горы правого берега и равнину левого, с густым, разноцветным хвойным и лиственным лесом, окаймленным уходящей в безграничную даль и извивающуюся как змейка серебряной полосой Днепра. Чем выше поднимались, тем живописнее и шире становился этот вид. С площадки, где стоял простой деревянный черный крест, вид представлялся восхитительный.

Водан остановился.

– Правду сказал старец! – промолвил он. – Если построят здесь город, то может быть город сильный, славный и богатый. Горы дадут непреступную крепость, Днепр – торговлю и богатство, а красота природы везде уже есть. Захватить эти горы и отстроиться не трудно. Отсюда можно с понтскими народами, с греками, с сирийцами, с египтянами и мирную торговлю, и войну вести.

К нему подошли два старца с белыми бородами и длинными волосами. Одеты они были по-гречески, в длинных, сурового холста хитонах, с накинутыми на плечи гиматионами бурой козьей шерсти. На головах их были черные скуфейки, а на шее каждого висел серебряный крест.