Варяжский сокол
Шрифт:
– Ну что же, – первым прервал затянувшееся молчания Искар, – задумка их ясна. Фаланга в отсутствие конницы остается без прикрытия с боков. Нашу конницу отсекают гвардейцы Жучина, а добивают хазары Хануки.
– Вот ведь собачий сын! – не удержался от ругательства Осташ.
– Ты о ком?
– О князе Сагале. Он ведь клялся нам в любви и дружбе.
– На Матарху пролился золотой дождь. Похоже, расщедрились не только рахдониты, но и ромеи. Ты мне найди этого осведомителя, Осташ. Из-под земли достань.
– Осведомителя найдем, но для начала нам нужно выбраться из ловушки, – вздохнул боготур.
– У нас пять тысяч конницы. С тысячью радимецких боготуров и мечников ты нападаешь на стан Хануки еще до рассвета, с горящими факелами в руках. Воислав
– А ты?
– Я начну отход вместе с фалангой к ладьям сразу, как только услышу шум за спиной.
– Вам не удастся проскользнуть мимо крепости незамеченными, – покачал головой Осташ.
– А я на это и не рассчитываю, – спокойно отозвался Искар. – Но у меня будет двенадцать тысяч ротариев против двадцати тысяч гвардейцев Жучина. Этот расклад гораздо выгоднее, чем нынешнее четырехкратное превосходство врагов.
– Рано или поздно в спину тебе ударят опомнившиеся хазары, ромеи и таманцы.
– От вас зависит, Осташ, чтобы этот удар состоялся как можно позже.
– Ты жертвуешь конницей, чтобы спасти ротариев.
– Русы – наша главная сила, боготур, и мы не имеем права их потерять в Тмутаракани, отныне проклятой богами. Действуй.
Воислав Рерик усмехнулся, выслушав приказ князя Искара, и тут же прыгнул в седло. За девять проведенных на берегах Дона лет ободритский князь стал отличным наездником. Так же как и его братья, впрочем. Этим не привыкать брать города малой силой. Искар на всякий случай обнял сына. Хорошо еще, что не взял в этот незадавшийся поход Листяну. Ляна никогда не простила бы ему гибели двух сыновей. Даже мертвому. Искар Урс очень хорошо понимал, как мало у него и Лихаря шансов вернуться домой живыми. Впрочем, таков удел большинства ротариев, они не доживают до седых волос.
– А вот ты, Искар, дожил, – засмеялся Осташ, обнимая братана при свете факелов.
– Быть того не может, – удивился князь, беря из рук боготура седой волос. – Вот Ляна удивится.
– Пусть удивится, – сказал Осташ, прыгая в седло. – До скорой встречи, Шатун.
Ромеи поначалу никак не отреагировали на появление в городке конницы, тем более что во главе закованных в сталь всадников ехал известный если не всем, то очень многим десятник Константинос. Сарпел хоть и был обнесен рвом, но о стенах здесь могли только мечтать. Да и кто станет обносить стеной убогое поселение, насчитывающее максимум пятьсот дворов, когда рядом находится сторожевая крепость Головка. Из десяти тысяч ромеев только половина в эту ночь спала под крышей, всем остальным пришлось разместиться вокруг костров, зажженных во дворах. Поэтому появление незваных конников «бессмертные» встретили громким ропотом. Сотник Вазген обрушился было на десятника Константиноса с отборной руганью, но его тут же едва не стоптал конем высокомерный хазар.
– Тебе что, собачий сын, слово каган-бека не указ? Где воевода Леонидас?
Криво улыбающийся Константинос перевел растерянному сотнику малопонятную речь хазара. Впрочем, Леонидас уже сам спускался с крыльца аккуратного домика местного торговца.
– Ты воевода Леонидас? – спросил его надменный всадник.
– Ну я, – гордо вскинул кудрявую голову ромей, понимавший славянскую речь.
– Привет тебе от Черного Ворона, собака, – хмыкнул липовый хазар и развалил ударом кривого меча почтенного ромея надвое.
Сотник Вазген икнул от испуга в последний раз в жизни. А в следующее мгновение мирный таманский городок, занятый по случаю распутными ромеями, превратился в настоящий ад. И немногие местные жители, уцелевшие после погрома, долго потом вспоминали, как летали по Сарпелу красные птицы и безжалостно клевали стальными клювами несчастных греков, многие из которых не успели даже выскочить из домов, объятых огнем.
Константинос уцелел чудом, точнее его вынес из объятого огнем города испуганный конь. Вопли соратников, гибнущих под ударами русаланских мечей и секир, застряли у него
– Во славу Велеса! – крикнул рогатый и обрушил красный от крови клинок на голову хазара, подвернувшегося под руку.
Ган Беленгус, благополучно возвратившийся из русаланского стана, готовился вздремнуть в своем шатре, дабы встретить завтрашний день во всеоружии, когда ему доложили, что городишко Сарпел горит. Ган, помянув нехорошим словом беспечных ромеев, которые наверняка стали виновниками этого пожара, вышел из шатра, чтобы полюбоваться заревом. До Сарпела было довольно далеко, но Беленгус отчетливо слышал шум. Впрочем, шум, кажется, доносился из-за холма, где располагался стан бека Хануки. Ган Беленгус хотел обратиться с вопросом к стоявшему за спиной мечнику, но увидел вдруг обезглавленное тело и оскаленную волчью пасть чуть ли не в метре от собственного лица. Вопль застрял у гана в горле, но он все-таки успел упасть раньше, чем смеющаяся смерть взмахнула над ним косой. Это падение и спасло ему жизнь. А личная дружина гана Беленгуса, состоящая из его родовичей и ганских сыновей, была вырублена начисто. Перепуганные таманцы не проявили доблести, и Беленгусу, свалившемуся в канаву, оставалось только скрипеть зубами и посылать беззвучные проклятья в сторону своих пехотинцев, которые не сумели дать достойного отпора оборотням, столь внезапно вынырнувшим из ночи.
– Волки! Белые Волки! – орали обезумевшие таманцы, а им в ответ несся из сгустившейся тьмы жуткий звериный вой.
Беленгус долго полз по траве, потом все-таки рискнул подняться на ноги. В двадцати шагах от него храпел потерявший всадника испуганный конь. Гану с большим трудом удалось схватить его за уздечку. Прыгнув на коня, он поскакал туда, где, по его расчетам, находились сбежавшие конники.
С рассветом уцелевшие таманцы обнаружили, что дела их не так уж плохи. И хотя пехота была вытоптана и вырублена почти начисто, конница продолжала сохранять боеспособность и насчитывала никак не менее четырех тысяч хорошо вооруженных бойцов. Впереди слышался шум битвы. Справа на холме маячили многочисленные всадники, в которых дозорные таманцев без труда опознали хазар. Хазары были из рати бека Хануки. А вскоре выяснилось, что и сам Ханука жив и даже сумел собрать под свою руку до десяти тысяч хазар и печенегов из разгромленного боготурами лагеря.
– А ты уверен, что на вас напали именно боготуры? – спросил Беленгус у обрюзгшего и явно перепуганного Хануки.
– Я рогатых видел собственными глазами, – обиженно отозвался бек, который то ли не протрезвел после вчерашнего ночного загула, то ли уже успел принять поутру.
– На нас напали Белые Волки, – пояснил ган.
Ситуация стала проясняться. Во всяком случае, Беленгус мог теперь с полным основанием предположить, что русаланы раскрыли их замысел и сумели опередить слишком самоуверенных противников. А там впереди, судя по всему, фаланга ротариев сражалась с превосходящей ее по численности почти вдвое конницей Ицхака Жучина. Русаланы намеревались прорваться к своим ладьям, неосмотрительно оставленным за крепостью Головкой. А атака боготуров и Белых Волков была лишь отвлекающим маневром. Самое время Беленгусу и Хануке ударить наступающей фаланге в тыл, ибо позиция, занятая ими сейчас, как нельзя более благоприятствует сокрушительному натиску.