Вас пригласили
Шрифт:
Оно ушло почти столь же внезапно, как и явилось. В пересохшее русло ума хлынули мысли. Странно: не было мне ни страха, ни сопротивления. Я лишь ощутила горячечную слабость и гулкую солнечную пустоту внутри. А вместе с этой пустотой пришла грусть – такая навещает детей, когда их любимая птица улетает на зиму в теплые края. Я заскучала по этому прикосновению, едва успев его проводить. С тех пор я писала, втайне лелея надежду, что смогу приманить это чудо вновь.
И оно вернулось – и не раз! Если я бралась писать ежедневно, испещряя торопливыми завитушками букв страницу за страницей, то хотя бы единожды в месяц незримый «друг» навещал меня в моем уединении. Ни одна живая душа (даже Ферриш! ) не знала
И вот сегодня впервые за несколько дней я вернулась к дневнику. Сон, хоть и с некоторым опозданием, уже накрыл мне лоб своей властной дланью, и я не осилила и полстраницы, решила отложить подробный отчет до завтрашнего вечера, когда смогу спокойно расположиться дома в библиотеке и привести в порядок свои воспоминания обо всем произошедшем.
Задув свечи, я лежала, глядя на простуженные отблески догоравшего каминного пламени. Под прикрытыми веками заскользил ушедший день. Неожиданно меня посетила беспокойная мысль: как мало я знаю о себе и как смехотворно узко то пространство обстоятельств, в которых мне свободно и безмятежно. Всегда мнилось, будто мир принадлежит девицам на выданье – если на них не менее трех слоев батиста, под ними сытый смирный конь, а за спиной всегда возвышается седовласый красавец-отец. Как же легко, оказывается, вышибить меня из седла, и вот уж я – беспомощный, глупый младенец. В подвздошье заворочалась обида, странная слепая тревога. Вскоре, однако, усталость взяла свое.
…Наступившее утро затопило мою спальню дымным сизым светом. Я не двигалась, не торопилась вдохнуть день, медленно собирая мир из вчерашних осколков и восстанавливая в изумленной памяти события, которые привели меня в эту комнату. Набросила на плечи шаль, выбралась из постели и подошла к окну.
Дождь, по-видимому, не прекращался всю ночь, но с приходом утра почти стих, и сейчас за окном не видно было ни зги: деревья обволакивал глухой туман. Угадывались очертания лесистых холмов, в эти ноябрьские дни – буро-серых. Я попыталась определить, в какой стороне замок фиона Колана, и так понять, где же находятся таинственные владения герцога Эгана. Но солнце не проникало сквозь одеяла тумана, и точку восхода было не угадать. Стены толщиной в четыре локтя и окно на высоте моей груди не позволяли высунуться наружу. Расспрошу-ка лучше Герцога за завтраком.
Ох, Герцог. Через силу пришлось самой себе признаться: любопытство мое ничуть не убавилось. Напротив, освеженная сном, я рвалась исправить вчерашние оплошности, допущенные в разговоре с фионом Эганом, произвести благоприятное впечатление. И, не скрою, я жаждала отыграться за его словесные трюки – и желала подружиться с ним, в глубине души надеясь, что после того, как я сегодня покину пределы его владений, мы сможем даже приглашать друг друга в гости.
Одевшись, я выглянула в коридор. На высоком трехногом табурете у моей двери неподвижно сидел слуга с бесстрастным лицом: это он вчера сопровождал меня к ужину и теперь опять повел знакомым путем. Ни о том, сколько ему пришлось проторчать под дверью, ни о времени своего пробуждения я не имела ни малейшего понятия.
Мы проследовали вдоль высветленных рябым пасмурным днем коридоров. Из узких окон, расположенных на разной высоте – то совсем почти у пола, то на пару локтей выше моей головы, – сочился по каплям все тот же перламутровый, почти плотный свет. Мне дали довольно времени на умывание в жаркой ванной комнате, наполненной густыми эфирными ароматами. Духов я нигде не нашла – зато не было недостатка в маслах и душистых притираниях. Не осмеливаясь наносить незнакомые благовония, коих тут было намного больше, чем известных мне, я выбрала старые добрые корицу и лимонник – для волос и запястий.
Молчаливый
Вчерашняя зала, в ночной тьме почти зловещая, ныне показалась мне тихой, торжественной и бесстрастной. Прорезанная здесь и там серовато-жемчужными потоками ненастного света из заплетенных причудливыми решетками окон, она оказалась действительно просторной, но стены ее уже не прятались во мраке. Я сразу поняла – или даже почти по-звериному учуяла, – что Герцога здесь нет. Но менее всего сейчас мне хотелось суетиться, и я просто осталась ждать – сама не знаю, чего.
Я медленно обходила залу, и ни один звук извне не достигал моего слуха. Опять я подивилась отсутствию семейных портретов на стенах – только зеркала, зеркала, зеркала. Я созерцала два-три своих отражения одновременно и, как бы ни пыталась увернуться, неизбежно встречалась с собой взглядом. Стены и в этом крыле замка были необычайно массивны, но окна залы удобно располагались довольно низко от пола, и я, сбросив сандалии, с удовольствием расположилась в оконном проеме. Подложив под себя обширный подол платья и опершись спиной о стену, я подтянула колени к подбородку и принялась осматриваться.
Безусловно, я понимала, что веду себя при этом совершенно непозволительно фионе ноле. Но здесь, в этой зале, я вдруг ощутила… нет, не одиночество, но уединение, словно осталась одна в глухом лесу, – таким полым и безмолвным было все вокруг меня. И чувство это, и горькое, и сладкое, пронзило меня таким небезразличным покоем, что я оторопела и какое-то время рассеянно переводила взгляд с одной макушки дерева, захлебнувшегося в тумане, на другую.
Окна гостиной с этой стороны смотрели во внутренний двор, и здесь стены замка возносились над землей локтей на двадцать пять – тридцать. Башня напротив и массивный флигель правее почти заслоняли вид на соседние холмы, а внешний карниз был такой досадно и нелепо широкий, что я при всем желании не могла выглянуть во двор.
– Здравствуйте, фиона Ирма!
Не сразу, совсем не сразу я поняла, что уже некоторое время совсем не одна. От неожиданности я попыталась немедленно спрыгнуть на пол, запуталась в платье и почти упала, но меня мягко, будто я ничего не весила, поймали и поставили на ноги. Как только я обрела равновесие, Герцог отпустил мои плечи.
Глава 4
Вот так идут прахом попытки исправить однажды произведенное дурное впечатление. Меня застукали за откровенным ребячеством: высунулась из окна, босоногая, обо всем на свете позабыв, не здороваюсь с мужчиной старше себя по возрасту первая. Стыдоба да и только.
– Так-так, моя драгоценная фиона нола. Вот, значит, как воспитывают девиц в благородном семействе графа Трора.
Все что я так хотела спросить у фиона Коннера о его замке, смешалось у меня в голове. Необходимо было немедля решить: в последний ли раз попытаться вести себя, как подобает даме, или уж наконец быть тем, что, без сомнения, видел во мне Герцог, – девчонку, бестолковую девчонку. Эх, была не была:
– Фион тьернан Эган, Герцог, что тут такого? Ну и подумаешь, что с ногами. Извините, что первая не поздоровалась, вы ходите слишком тихо.