Васек Трубачев и его товарищи (илл. Г. Фитингофа)
Шрифт:
В госпитале переезд тоже вызвал оживление. Нина Игнатьевна радовалась освобождению лишней комнаты и загруженных школьной мебелью сараев. Комната бывшего сторожа была нужна сестре-хозяйке под кладовую. Санитарки спешно мыли и чистили ее, не обращая внимания на старика.
— Ну, ну, заторопились! Еще человек ноги не унес, а они уже — раз-два! — живо тряпок понакидали, ручьи распустили по всему полу… — сердился Грозный, никогда не допускавший и мысли, что кто-нибудь может хозяйничать в его комнате, хотя бы и опустевшей.
Ключи от классов и
— Да зачем они вам, Иван Васильевич? У вас теперь в новой школе еще больше ключей будет, — мягко уговаривала старика Нина Игнатьевна и тут же, уступая ему, как упрямому ребенку, снисходительно говорила: — Ну, оставьте, оставьте себе от классов — мы палаты не запираем. Но вот от своей комнаты и от сарая, уж пожалуйста, отдайте. Ведь у вас почти все перевезено…
Грозный со вздохом отдавал ключи, строго предупреждая:
— Не потеряйте, я двадцать лет хранил!…
Уходя, он потребовал халат, прошелся по всем коридорам, и, забывая, что из госпиталя уже давно выписались те бойцы, которые помнили строгого старика, жившего под лестницей в маленькой каморке, Грозный осторожно открывал двери палат и растроганно кланялся:
— До свиданьица!
— До свиданья, отец! — хором отвечали ему бойцы.
— Что, уезжаешь, что ли, куда? — удивленно спрашивали некоторые, разглядывая незнакомого старика.
— До свиданьица… двадцать лет тут работал… — качал головой старик.
Нюра и Лида, прощаясь со старшей сестрой, просили поберечь Валину березку.
— Мы ее осенью обязательно пересадим, — говорили они. — Это наша. Она тоже пойдет с нами в новую школу.
— Ну конечно, конечно! Да ведь вы и сами прибежите не раз. Разве мы расстаемся навеки? — улыбалась Нина Игнатьевна. — Вы здесь помощницы!
Васек на одну минуту заглянул к Васе. Тот обнял его за плечи и быстро шепнул:
— Уезжаю, браток! Скоро к вам в школу прощаться приду. Потащив Васька в палату, он отвернул на койке край матраца и добавил с лукавым озорством:
— Вот она, шинель-то! Выдали. Донял я их тут… Не моя ведь шинель — командира… Ты потрогай… А вот тут, гляди… — Глаза его стали озабоченными, он вытащил один рукав и показал Ваську опаленную огнем дырку у обшлага. — Осколком пробило. Руку, видать, ему задело. Может, и кровь тут была, да дезинфекцией вывели.
Васек с трепетом взял жесткий рукав, осторожно потрогал дырку от осколка.
— А больше-то нигде ничего нет, я все осмотрел, — переворачивая шинель, говорил Вася и, радостно вскинув брови, вдруг спросил: — Может, этот осколок в меня попал, а? Когда я под шинелью его лежал… У меня в ногах-то сколько осколков было! Может, и этот вынули? Как думаешь?
Васек не знал. С нежностью гладя жесткое сукно шинели, он думал об отце, об учителе и о неизвестном раненом командире…
Перевозка кончилась поздно. Завтра предстояло красить и обновлять парты. Елена Александровна торопила ребят расходиться по домам. Васек вспомнил, что он еще не читал дневника, который без него дописывал Одинцов.
«Надо
Около круглого столика стоял Алеша Кудрявцев. Углубившись в чтение, он не слышал, как скрипнула дверь. Но, почувствовав на себе чей-то взгляд, быстро закрыл дневник и обернулся. На пороге стоял Трубачев.
Глава 70
ЛИЦОМ К ЛИЦУ
Весь этот день Алеша мучился желанием дочитать дневник. Остановившись на описании того, как Трубачев и его товарищи скитаются в лесу, Кудрявцев вынужден был отнести дневник и положить на место, чтобы ребята не заметили его исчезновения.
Помогая в перевозке мебели, складывая на дворе парты, он вдруг задумывался о прочитанном, отвечал на вопросы невпопад и с нетерпением ожидал вечера, когда ребята начнут расходиться по домам. Постепенно сутолока в доме и во дворе утихла. Алеша незаметно пробрался в пионерскую комнату. Как раз в этот день в пионерской комнате было проведено электричество, и на радостях там все время горел свет. Алеша осторожно прикрыл за собой дверь, задернул занавески и, найдя страницу, на которой он остановился, углубился в чтение.
Шаг за шагом вместе с голодными и измученными ребятами добрался он до Макаровки; в его ушах шумел лес, во рту пересыхало от жажды; ему казалось, что вокруг носится запах хвои и мяты…
Алеша забыл, что он находится в пионерской комнате, куда каждую минуту может кто-нибудь войти.
Он вместе с ребятами подходил к Макаровке, волнуясь и радуясь предстоящему свиданию с девочками. Смерть Вали Степановой потрясла его. Черные строчки, старательно выписанные разборчивым почерком Одинцова, запрыгали перед глазами, горячий комок сдавил горло. В комнату кто-то вошел.
Алеша закрыл дневник, испуганно оглянулся и встретился с удивленным взглядом Трубачева. Секунду они стояли друг против друга, лицом к лицу. Васек видел широко открытые глаза Кудрявцева. Только что пережитое волнение оставило в них теплый, влажный блеск.
— Алеша… — тихо окликнул Трубачев.
Кудрявцев шагнул вперед и без слов протянул товарищу руку.
Васек крепко сжал его пальцы.
За дверью вдруг раздались легкие шаги, и в комнату заглянула Елена Александровна.
Два мальчика, держа друг друга за руки, стояли около круглого столика.
— Мы уже уходим, — сказал Трубачев и, потянув за собой Алешу, вышел в коридор.
Они молча миновали классы, закрыли за собой парадную дверь и пошли по двору. Белеющий в сумерках забор живо напомнил обоим их недавнее соперничество и вражду. Алеша еще крепче сжал руку Трубачева. Васек, улыбаясь, взглянул в лицо товарищу и просто сказал:
— Я всегда хотел с тобой дружить.
— Я тоже… — волнуясь, прошептал Алеша. — Но я сделал много плохого…
— Об этом не вспоминают, когда мирятся, — быстро перебил его Васек. — И после ссоры дружба бывает еще крепче.