Васек Трубачев и его товарищи (илл. В.А. Красилевского)
Шрифт:
На пустом чердаке мальчики, тесно сдвинувшись вокруг Игната, растерянно спрашивают его:
– И ты не знаешь, куда ушёл Коноплянко? А учительница?
– В лес ушли. Не можно тут быть им. Фашисты про мельницу пронюхали. Пасеку сожгли. Матвеича убили, – шёпотом рассказывает Игнат. – Я остался сторожить: вдруг кто из своих придёт! А тут вы… Зачем вы сюда?
– Мы с пасеки. Нам в селе нельзя оставаться.
Игнат, присев на корточки, степенно, по-взрослому,
– К людям прибивайтесь. Нельзя вам одним. Куда пойдёте? На мельнице опасно…
В Ярыжках, по словам Игната, тоже свирепствуют фашисты; люди оставляют свои хаты и уходят в леса.
– Я с маткой тоже уйду. Мы километров за тридцать, в другой колхоз пойдём. Там тётка у меня есть… Вот и пойдём вместе. Зиму прокормимся, как-никак. А может, и раньше наши придут…
Ребята молча смотрят на Трубачёва. Где-то там, у тётки Игната, наверное, найдётся тёплая постель и горячий борщ с куском хлеба. Хоть бы один раз согреться и поесть! Но Трубачёв качает головой:
– Нам, Игнат, ещё Генку надо найти.
– Да, да, Генку! – вспоминают сразу ребята.
Игнат удручённо разводит руками:
– Нет Генки. Может, в лес ушёл, а может, где с дедом эсэсовцы заперли. Всю ночь мы с Ничипором по селу ходили, искали его. Зря и вы пойдёте. Пойдём лучше до моей матери! Уйдёт она сегодня… Уже все глаза проглядела – меня ждёт.
– Нет. Мы ещё пойдём искать Митю. И Митя нас будет искать, – твёрдо говорит Васёк. – И девочки наши ещё ничего не знают.
– Да и девочек мы не бросим, – подтверждают ребята.
Игнат слушает о девочках, о Мите и упорно твердит своё:
– Со мной идёмте! Опасно вам на мельнице оставаться и в лесу одним делать нечего. Лес большой, где там Митя ваш…
Разговор скоро смолкает. Приткнувшись друг к другу, голодные и прозябшие ребята не в силах долго бороться со сном. Игнат уже говорит один. Ему никто не отвечает… Ребята спят вповалку, скорчившись на земляном полу чердака.
Серое утро смотрит в разбитое окно. Игнат будит Трубачёва.
– Ухожу я, – тоскливо говорит он, поправляя на голове свою кубанку. – Идёмте со мной, хлопцы! До тётки идёмте! Мазин сонно продирает глаза:
– До какой ещё тётки? Чего ты пристал, чудак?
Васёк сразу вспоминает Генку. Он натягивает на уши курточку, ёжится, выглядывает в окно.
– Вставай, Мазин! За Генкой пойдём… Разбуди Петьку, Одинцова!..
Услышав имя Генки, Мазин поспешно вскакивает:
– Петька, вставай! Одинцов! Эй, Колька!.. – Мазин будит всех ребят по очереди, обещая принести из села хлеба. – Рыбы тут наловите. Похлёбку сварим… Мы за Генкой идём!
– Коля Одинцов, сторожи! – хмуро говорит Одинцову Васёк.
Игнат показывает ребятам спрятанную в кустах лодку.
– Ваша ещё… По реке лучше, – со вздохом говорит он Трубачёву.
Ребята
– Спасибо тебе, Игнат! Только мы с тобой не можем идти, – говорит Васёк, прощаясь с Игнатом. – У нас свои дела.
Игнат долго смотрит им вслед. Лодка медленно ползёт вверх по реке.
Игнату жалко голодных и иззябших ребят.
Страшно, что попадутся они в руки врагов и пострадают вместе с дедом Михайлом. И сам он не может идти с ними: его ждёт мать.
– Эх, горе! – Игнат вдруг срывается и бежит по росистому берегу. Мокрые штанины шлёпают его по коленкам, кусты бьют ветками по лицу. – Эй, эй! – машет он рукой вслед ребятам.
Лодка тяжело подплывает к берегу.
– Что тебе? – спрашивают мальчики.
– Пойдём до моей тётки, хлопцы! Ей-богу же, пойдём до тётки!
Мазин сердито отталкивается веслом. Лодка снова ползёт вверх по реке. Но, пока она ещё видна, Игнат стоит на берегу и, сдвинув чёрные брови, смотрит ей вслед.
Глава 47
Смерть деда Михайла
Петька прячет лодку в камышах, густо маскирует её ветками и, сидя неподалёку в кустах, тревожно прислушивается к тому, что делается в селе. Он тянет носом смешанный с дымом воздух, смотрит в ту сторону, откуда поднимаются топкие языки огня.
Мазин и Трубачёв ушли уже давно. Петьке кажется, что прошло уже больше часа, как он остался один сторожить лодку. На самом деле Мазин и Трубачёв ещё только ползут огородами к селу, часто останавливаясь и тихонько советуясь между собой.
– К Костичке пойдём! – шепчет товарищу Васёк.
– Смотри! – толкает его в бок Мазин.
За огородами видны обуглившиеся стены Степановой хаты. Где баба Ивга? Где Макитрючка, дядя Степан? Васёк крепко прижимается грудью к сухой огородной земле; сердце его бьётся такими сильными толчками, что кажется, вся гряда сотрясается от его ударов.
Но Мазин ползёт дальше, и Васёк двигается за ним.
Из села вдруг доносится какой-то шум, злобные выкрики эсэсовцев, что-то похожее на команду, потом звон разбитого стекла и чей-то слабый стон.
Мальчики замирают на месте. Потом снова ползут. За плетнём уже виден двор Костички.
– По-до-жди здесь! – поворачивая к Трубачёву бледное, напряжённое лицо, шепчет Мазин.
Васёк испуганно мотает головой и крепко стискивает руку товарища:
– Нет, нет… вместе!
Мазин осторожно подгрызает зубами подсолнух и, прикрывая широкой жёлтой шляпкой голову, выглядывает за плетень. На дворе Костички тихо и пусто. Только один немецкий солдат, спокойно посвистывая, вешает под навесом мокрую рубаху, аккуратно растягивая её на деревянных плечиках. Мальчики растерянно пятятся назад.