Васёк Трубачёв и его товарищи
Шрифт:
– Девочки, не слушайте их! Вот назло я первая свою вышивку покажу! Я не боюсь! – кричала Синицына.
– Ну, и что хорошего? Только осрамитесь! – возмущался Одинцов.
– А какое вам дело? Мы сами за себя отвечаем.
– Девочки, не обращайте на них внимания! – уговаривала подруг Зорина.
Валя Степанова медленно развязывала какую-то коробочку:
– Мы просто покажем все, что у нас есть. А ты, Одинцов, умнее, когда молчишь, честное пионерское.
Надя Глушкова запрыгала:
– Получил? Получил?
На Одинцова
– Ну, напали! – крикнул Леня Белкин. – Одинцов, удирай, а то засмеют!
– Да ну их!
Навстречу Ваську бросился Саша:
– Трубачёв! Я тебя давно жду. Вот марки принес!
– И я принес пенал и рамку! – Васёк похлопал по сумке.
– Трубачёв! – крикнула Синицына. – Мы первые будем свои работы показывать.
– Трубачёв! Они хотят со своими вышивками вылезать… Понимаешь? Новый учитель – военный человек, а они к нему с тряпками! – объяснил Одинцов.
– Мы не с тряпками!
– А с чем же?
– У нас – свое, а у вас – свое!
Васёк положил на парту сумку.
– Тише! – Он выждал, пока наступила тишина. – Кого Сергей Николаевич спросит, тот и покажет – мальчик или девочка, понятно? А самим не вылезать, категорически, понятно?
– Понятно! – прошумел класс.
– Ну, и лучше! Так, по крайней мере, никому не обидно.
Ребята занялись рассматриванием принесенных вещиц. В классе шуршала бумага, под партами валялись обрывки газет, тесемки, тряпочки.
Саша был занят марками. Одинцов раскладывал по ящикам свои камни. Трубачёв, сидя боком на парте, что-то рассказывал ребятам. Когда в класс вошел Сергей Николаевич, все вскочили. Учитель прошел к столу. Под ноги ему попалась какая-то бумажка. Он поднял ее, повертел в руках, потом оглядел класс и сдвинул брови.
– В классе грязно. В чем дело? – отчетливо сказал он, заложил руки за спину и отошел к окну.
Несколько ребят сорвались с места и нырнули под парты. Через минуту учитель повернулся к классу. Все сидели уже на местах с виноватыми, сконфуженными лицами.
– Я думал, что говорить о чистоте и порядке в четвертом классе мне не придется. Но пусть это будет в первый и последний раз. Вы не малыши, и объяснять тут вам нечего. Есть староста, есть дежурный по классу, есть санком. Честный человек честно относится к своим обязанностям.
Все были подавлены. Синицына, прикрыв ладонью рот, отвернулась и сделала ребятам гримасу.
«Что? Говорила я вам? Вот и любите его после этого!» – было написано на ее торжествующей физиономии.
Начался урок. Учитель вызывал к доске, спрашивал с мест. Ребята подтянулись. Они старались так ходить, как ходит учитель, так четко выговаривать слова, как выговаривает он, и вообще заслужить улыбку, шутку, похвалу. Выходя к доске, мальчики прижимали руки к туловищу и старались держаться прямо, по-военному.
На переменке озабоченно переговаривались между собой:
– Не спрашивает, что принесли!
– Забыл
– Ага, похвалиться хотели, а он и не спрашивает ничего! – язвила Синицына.
Васёк заложил в учебник свою рамочку – он уже пожалел, что принес ее: «Зря только карточку изомну».
Но на последнем уроке Сергей Николаевич вдруг сказал:
– Кто-то из вас собирался принести свои работы, коллекции. Одинцов, кажется, хотел показать уральские камни.
Ребята ожили:
– Одинцов, Одинцов, иди!
Одинцов покраснел от удовольствия:
– Можно показать?
– Конечно.
Одинцов вытащил из сумки серую коробку с несколькими отделениями и подошел с ней к столу. Учитель внимательно рассматривал камни – о каждом он знал что-нибудь интересное. Рассказывая, держал камень на ладони и обходил с ним всех учеников.
Или говорил Одинцову:
– Покажи ребятам.
За камнями появились коллекции насекомых, за коллекциями – Сашины марки. Все приобретало особый интерес в руках учителя.
– Вот этот жук… – говорил Сергей Николаевич.
И жук начинал оживать в его рассказе. Он гудел, жужжал, портил в садах деревья, спасался от преследования и, наконец, укладывался обратно в коробочку.
– Вот эта марка… – говорил учитель.
И марка начинала длинное путешествие из чужой страны через моря, через океаны, на судне, на самолете, в поезде и, наконец, возвращалась к Саше.
Васёк показал пенал и рамку с карточкой матери. Учитель спросил, кто выжигал.
Васёк сказал, что он сам. Учитель посмотрел на карточку и улыбнулся:
– Твоя мать?
– Да, – сказал Васёк и, испугавшись, что учитель будет что-нибудь спрашивать, поспешно добавил: – Она умерла.
– Возьми, – сказал учитель, передавая ему рамку.
И, подняв вверх пенал, стал рассказывать, как по дереву можно выжечь различные рисунки и раскрасить их.
Несколько мальчиков не принесли ничего. Учитель удивился:
– А что же вы любите, что делаете дома?
Малютин вытащил из-под парты большой лист.
– Я немножко черчу, – сказал он. – Вот тут я нашу школу начертил, и улицу, и парк… – Рассказывая, он проводил мизинцем по тонким и жирным линиям на бумаге. – А вот это, – указал он на другой чертеж, – прямо так, я выдумал из головы такое, как бы мне хотелось… чтобы было… новая школа, фруктовый сад вокруг, пристань…
Ребята вытянули шеи и с любопытством смотрели на Севу.
– Постой, это очень интересно. Это план, так сказать. Молодец! – с видимым удовольствием сказал учитель. – А как же ты чертить научился?
– У меня мама чертежница, я ей помогаю иногда, – скромно сказал Сева.
– Интересно, – улыбнулся учитель. – Ну, давай покажем ребятам, как делается план улиц, строений. Покажи-ка им школу!
Сева прошел по всем партам, объясняя:
– Вот улица… вот школа…
Когда он кончил, Сергей Николаевич сказал: