Васёк Трубачёв и его товарищи
Шрифт:
– Ба, ба! – удивился Павел Васильевич, разглядывая расшитый ворот рубашки. – Ну искусница! Ну, спасибо, Дуняша!
Васёк тоже с удовольствием примерял пушистые синие варежки и такие же носки.
– Как раз! Мне как раз, папа… Спасибо, тетя! – догадался он после того, как отец еще раз обнял тетку.
– А мы-то с тобой опростоволосились! – смущенно сказал Павел Васильевич, глядя на Васька. – Не приготовили тетке подарочка.
– Что ты, что ты, какой подарочек! Ты меня и так не обижал, Паша.
Чай пили втроем. Васёк слушал,
– А этот-то… как его, с которым мы на огороде-то попались? – подмигивал отец.
– А, – оживленно подхватывала тетка, – Бирюковы, что ли? Живут, живут! Коля-то на инженера вышел, Маруська за летчиком в Москве. А этот, конопатенький-то, на доктора учится.
– Скажи пожалуйста! – удивился отец и скромно сказал: – А я вот мастер… стахановец!
– Слышала я, как же! – с гордостью сказала тетка. – А ведь сиротами мы росли. Вот уж истинно спасибо советской власти! Всегда скажу, хотя сама как-то на отшибе живу. Связалась со своим домишком, с курами да с козами, и никакой пользы от меня нету… А и бросить не бросишь и уйти не уйдешь…
– А как же теперь-то? На кого хозяйство оставила?
– Да кой-что попродала. А кой-что у соседей оставила. Соседи – люди хорошие, поберегут, – прихлебывая с блюдечка чай, говорила тетка.
– М-да… Это тоже не жизнь. На старости к своим прибиваться надо. Ты уж так обдумай: может, приживешься и с нами останешься?
– Как ты, Паша… А я вся тут… Родней вас у меня никого нет.
Васёк вылез из-за стола и пошел к Тане.
– У нас новость, – сказал он, – тетя Дуня приехала!
– Я уж слышу. Вот и хорошо, а то Павлу Васильевичу не управиться одному.
– А ты что же не идешь к нам? Пойдем!
– Ну, что ты! Небось они о своих делах говорят. Зачем мешать!
– Таня, – крикнул Павел Васильевич, – иди познакомься, соседи ведь!
Таня, оправляя на ходу толстую косу, смущаясь, вошла в комнату.
– Не бойся, не бойся, – подталкивал ее Васёк.
Тетка быстро оглядела девушку с головы до ног. На лице ее появилось натянутое, неприятное выражение.
– Евдокия Васильевна, – сказала она, протягивая Тане руку. – Садитесь, гостьей будете.
– Да она не гостья, она наша, – громко сказал Васёк. – Она живет здесь!
– Знаю, знаю, – сухо сказала тетка. – Уж я все рассмотрела… Подай стульчик, Васёк!
В последний день каникул Васёк вместе с отцом и теткой пошли в цирк. Перед этим тетка устроила большие и торжественные сборы. Она с утра грела утюги, чистила и гладила через мокрую тряпку костюмчик Васька, заглаживала складки на брюках Павла Васильевича.
Таня боялась высунуть нос из своей комнатки. Тетка в первые же дни завладела всем домом. Она во всем навела свои порядки, распределила в кухне все кастрюльки на «ваше» и «наше». «Ваше» – это было Танино. Таня, видимо, побаивалась Евдокии Васильевны и даже на собственные вещи не решалась заявить
– Да берите, берите, – смущенно говорила она. – У нас до сих пор все вместе было.
– Вот это-то и нехорошо, что вместе. Нам чужого не нужно, у нас своего хватит, – обрывала ее тетка.
На Павла Васильевича тетка смотрела с обожанием. Без отца Васёк не садился за стол.
– Как это так? Мужчина в доме, самостоятельный, хозяин, а мы без него обедать сядем?
Павла Васильевича это стесняло, а Васёк, придя со двора, нетерпеливо слонялся по комнате:
– Тетя Дуня, я есть хочу!
– Это хорошо. Значит, аппетит нагулял, – спокойно отвечала тетка, сдвигая на кончик носа очки и растягивая на коленях свое шитье.
Стол в ожидании отца был уже накрыт. Услышав знакомые шаги, тетка спешила на кухню:
– Васёк, подай отцу полотенце! Повесь куртку в коридоре – запах от нее паровозный!.. Садись, садись, Паша. Устал небось?
Павел Васильевич, видя во всем порядок и чистоту, радовался. За столом Васёк запихивал в рот все, что подавала тетка, и просил добавки.
– Вот это так, это хорошо! А то, бывало, того не хочу, этого не могу…
– Да, – говорил Васёк, – тебя ждать-то – с голоду помрешь!
– Не помрешь, – говорила тетка. – Желудок тоже аккуратность любит.
В этот день в цирк приехали московские артисты. Васёк все боялся опоздать, но тетка не вышла из дому, пока не привела брата и племянника в полный порядок. Особенно ее беспокоили съезжавший на сторону галстук Паши и рыжий чуб Васька. Галстук она в конце концов пришила к рубашке, а к рыжему украшению на лбу племянника подступила с ножницами. Но Васёк загородился от нее обеими руками:
– Папа, мне этот чуб нужен! Я его вот так кручу на уроке!
– Оставь, оставь, Дуня, – поспешно вступился отец. – А то, пожалуй, я своего родного сына не узнаю. Да и мать, бывало, любила…
Он решительно взял у тетки ножницы.
В цирке они сидели рядом. На арене плясали под музыку медведи, смешил клоун. Васёк подпрыгивал, хлопал в ладоши, хохотал. Отец тоже смеялся. Тетка, в шелковой зеленой кофте, сидела прямо, она изо всех сил старалась соблюсти приличие, смеялась в платочек и останавливала Васька. В антракте ели мороженое. Павел Васильевич и Васёк, перебивая друг друга, делились впечатлениями. Тетка с тревогой поглядывала вокруг.
– Паша, кланяется тебе кто-то.
– А, товарищ мой с сынишкой… Здорово! Здорово! – басил Павел Васильевич, пожимая руку приятелю. – Вот, знакомьтесь: моя сестра.
– Евдокия Васильевна, – церемонно знакомилась тетка, протягивая сухую несгибающуюся ладонь. При этом голова ее упиралась в плечи, на губах появлялась напряженная любезная улыбка.
«Смешная какая-то!» – удивлялся Васёк.
Вечером, когда, веселые и довольные, Трубачёвы вернулись домой, Васёк разделся и, по своему обыкновению, юркнул в отцовскую кровать, но тетка решительно воспротивилась этому: