…Ваш маньяк, Томас Квик
Шрифт:
Словно прощающий и исполненный любви тон письма открыл заслонки на плотине — и чувства хлынули наружу. Его охватило непреодолимое желание увидеть брата.
На следующий день Квик снова общался с Кристианом Хольменом. Они договорились, что Стен-Уве приедет в больницу Сэтера несколькими днями позже. Квик ушел в свою комнату и сделал запись в своем дневнике:
«Конечно, я в напряжении и нервничаю, однако не сомневаюсь, что мы со Стеном-Уве поймем друг друга. Первая встреча будет немного странной, так как при ней будет присутствовать журналист. Но я надеюсь, что потом С-У
На следующий день у Квика не было ни допросов, ни психотерапевтических бесед. Никто в Сэтерской больнице не знал, что назревает, так что воссоединение двух братьев оставалось светлым обещанием, которому Квик мог тихо радоваться.
Он записал в своем дневнике:
«9/11/1995
Стен-Уве и его открытое письмо не выходят у меня из головы. Даже не знаю. Моя ситуация изменилась после этого письма, и я поставлен перед трудным выбором. Завтра я снова встречаюсь с Биргиттой — возможно, все прояснится».
Утром следующего дня Квик рассказал о письме брата Биргитте Столе. Ее реакция последовала как неожиданный холодный душ. Она была возмущена и сказала, что, разумеется, обязана сообщить о произошедшем главврачу Эрику Каллю.
Узнав о контакте Квика с братом, Калль немедленно связался с Кристером ван дер Квастом. Естественно, вскоре после этого новость достигла Сеппо Пенттинена и Клаэса Боргстрёма.
Томас Квик писал в своем дневнике:
«Мне позвонил Сеппо, он был вне себя. Я никак не ожидал того возмущения, которое визит Стена-Уве вызвал у Кваста и Сеппо».
Что превращало встречу двух братьев в столь щекотливое событие?
Квик рассказывал об ужасных вещах, которые проделывал с ним Стен-Уве в детстве. Кроме того, он указал его в качестве своего сообщника в убийстве Юхана Асплунда. Его неумеренный энтузиазм по поводу встречи со Стеном-Уве снижал достоверность его слов — так сочли Пенттинен, ван дер Кваст и Столе.
Томас Квик выслушивал их аргументы, понимал, что в них содержится рациональное зерно, но был не готов уступить. В дневнике он написал:
«Я хочу встретиться со Стеном-Уве, но начинаю понимать неуместность этой встречи. Однако я не могу и не хочу сказать „нет“. Сеппо предложил свое личное присутствие — для меня это немыслимо. Мне было бы проще, если бы Кваст посадил меня за решетку, — тогда бы мне не пришлось сейчас тратить силы на то, чтобы со всем этим разбираться. Но я не могу сказать „нет“ Стену-Уве!»
Когда окружение Квика осознало, что встреча все же имеет шансы состояться, по рядам пошла паника. «Буря по поводу визита Стена-Уве», — отметил Квик в своем дневнике. Все пытались убедить его отменить встречу.
«Мне плевать на разговоры Сеппо о достоверности перед процессом о Юхане, за достоверность пусть отвечают они с Квастом! Проклятье, неужели никто до конца не понимает моего двойственного чувства перед встречей со Стеном-Уве? Я хочу видеть его и понимаю умом, насколько это неуместно, но мое желание куда сильнее разума».
Воскресенье
Все воскресенье Квик беседовал по телефону со Столе, Пенттиненом, Каллем и Боргстрёмом. Все проявили единодушие в том, что Квик сам должен отменить встречу с братом.
В конце концов вопрос решил Эрик Калль, наложив запрет на визит Стена-Уве Бергваля. Квик принял его решение. В дневнике сохранился записанный им комментарий Пенттинена: «Мы легко отделались».
Уместно задуматься, почему все в окружении Томаса Квика пришли в такой ужас перед встречей двух братьев. Такого рода реакции обычно происходят в очень закрытых сектах.
Стюре без сомнений говорит о том, какими могли бы стать последствия той встречи, если бы она состоялась.
— Если бы нам со Стеном-Уве удалось тогда встретиться и пообщаться, я уверен, что эра Квика закончилась бы еще в тысяча девятьсот девяносто пятом году. Никаких новых следствий бы не получилось, потому что если бы мы со Стеном-Уве поговорили по душам, я не смог бы дальше упорствовать во лжи. Биргитта Столе прекрасно это понимала, наверное, и Сеппо Пенттинен тоже. Поэтому они готовы были на все, лишь бы не допустить этой встречи.
В период, последовавший за описанными событиями, Томас Квик лежал на кровати дни напролет, односложно отвечал на вопросы и отказывался есть.
Судебный процесс в Йелливаре
Яну Ульссону и судмедэксперту Андерсу Эрикссону предстояло делать в суде совместную презентацию о медицинских и технических находках, соответствовавших рассказу Квика об Аккаяуре.
Криминалист рассказывает, что он завтракал вместе с Кристером ван дер Квастом в отеле «Дундрет» в Йелливаре утром того дня, когда ему и судмедэксперту предстояло выступать в качестве свидетелей. Ульссон не раз присутствовал на процессах в качестве эксперта, так что в этом смысле его ожидал обычный рабочий день. Хотя их согласованная презентация была готова на сто процентов и могла оказать весомое влияние на исход дела, его не покидало неприятное чувство.
После завтрака, несмотря на арктический холод, Ульссон и ван дер Кваст отправились в суд пешком. Ян был исполнен сомнений по поводу убийства у Аккаяуре и помнит, что сказал тогда:
— Этот мешок с мусором. Мешок, который стоял в палатке. Квик не мог проникнуть в палатку и сделать так, как он говорит, не опрокинув его.
Ранее во время процесса Томас Квик рассказал, что попал в палатку через сделанный им разрез, после чего палатка упала.
Если у Кристера ван дер Кваста и были какие-то соображения по поводу утверждения Ульссона, то он их никак не выразил. Криминалист думал о снимках, запечатлевших внутреннее пространство палатки, которые он так скрупулезно изучал с лупой в руке, что мог увидеть перед своим мысленным взором каждую отдельную деталь. И не только мешок, стоящий вертикально, портил ему жизнь. Он подумал, что стопочка с водкой еще хуже.