Ваш номер — тринадцатый
Шрифт:
Зорин проворно сорвал трубку, набрал памятные семь цифр и, переждав пару гудков, радостно выпалил:
— Петр Аввакумович, это Зорин! Очень срочное дело! Нет, не по телефону. Хорошо, еду!
Администратор долго перечитывал Бахметьевские бумаги. Когда он наконец поднял глаза, в них штормовыми волнами перекатывались черная злоба и — чего Зорин уж никак не ожидал — растерянность.
— Как, вы говорите, зовут этого духоборца? Бахметьев? Глеб Иванович?
— Ну да, Бахметьев, дизайнер
Честно говоря, Зорин ожидал, что его от души похвалят. Но Администратор с явственной неприязнью произнес:
— Ну? И что вы предлагаете?
— Понятно что: урыть надо чмошника! Согласно закону Авогадро! — усмехнулся Зорин, не очень, впрочем, уверенно.
— То есть, вы полагаете необходимым убить художника? — уточнил Чичеванов, придавливая собеседника тяжелым взглядом. Левая бровь, постоянно приподнятая рассекающим ее шрамом, сейчас придавала его лицу выражение крайнего недоумения.
Зорину сделалось неуютно. «Да что это с ним? Говорит, как с врагом народа!»
— Ну, убить, — пробормотал он. — Ну, разумеется!
— И за что же? — замороженным голосом поинтересовался Администратор. — Боссы «Энтерпрайза» уничтожили его друга, и ваш художник имеет право на месть. Это — вполне естественная реакция, и нами она только поощряется.
— Он имеет право на месть, а я имею право на защиту своих интересов! — выпалил Зорин. — Которые, между прочим, совпадают с интересами «Утренней звезды»!
— Ну, ваши-то интересы мне известны! — скривился Чичеванов. — Но справедливо ли это — отнять жизнь у молодого и, возможно, талантливого художника ради каких-то несчастных акций — этих, в общем-то, кукишей марципановых?
От такой постановки вопроса Зорин онемел. В Администраторе вдруг прорезался гуманист! В этом душегубе, на счету которого черт знает сколько безжалостно оборванных жизней!
— Извините, уважаемый Петр Аввакумович, но что-то я вас не пойму! — Зорин более не скрывал возмущения. — Недавно вы в пепел превратили целую сыскную фирму, на моих глазах отправили в ад огромный «Боинг» с пассажирами. Среди которых, между прочим, были совсем уже невинные дети. А сейчас толкуете про молодость и неведомые таланты какого-то чмошного мазилы!
Администратор с брезгливым любопытством разглядывал Зорина — словно червяка неизвестной породы:
— Значит, вы сознаете, что вынесли смертный приговор в общем-то незнакомому вам человеку?
— Да, сознаю! Вынес! И что же? — Зорин уже почти кричал. Он был близок к истерике. — А не сознаю я другого! Отчего это вы, дражайший Петр Аввакумович, как будто пытаетесь меня отговаривать? Вы ведь тем самым наносите урон интересам «Утренней звезды»!
И, глядя вбок, добавил со значением:
— Думаю, такого поведения не поймут и другие наши соратники. Тот же Пифагор Пафнутьевич, к примеру…
Администратор разомкнул губы в хищной улыбке — словно обнажил клинок:
— А вы ему настучите на меня! Как
И вдруг заговорил спокойно:
— Что же касается моей позиции, то гуманизм тут, ясны горы, ни при чем. А вы не можете допустить, что художник этот подстраховался? Забросил к нотариусу симпатичный пакетик с копиями всех документов и с указанием, кому он вручил оригиналы. И предписал вскрыть пакет, если с ним — художником — приключится какая неожиданность…
— Да нет никаких пакетов! Он же сразу с поезда — ко мне. И не тот он человек, чтобы страховаться: слишком уж импульсивен и прямодушен.
— Это верно, прямодушен! — вздохнул непонятно Администратор. И вскинул воспаленные глаза на Зорина:
— Ну что же! Необходимые меры я приму. А вы, господин Зорин, немало преуспели в самосовершенствовании! Еще год назад были мягкотелым слизняком, кукишем марципановым. А сейчас созрели для того, чтобы убить человека. Пускай и не своими руками, но все же! Это — прогресс!
Странно, но каждое слово произносилось с холодной яростью. Зорину казалось Администратор лупит ему пощечины: справа-налево, слева-направо… А тот поднялся из-за стола и вплотную подступил к гостю, навис над ним грозным утесом:
— Еще чуть-чуть — и вы уже не мне предложите, а сами пойдете и убьете! Растете над собой, мил-государь, положительно растете!
Под этим напором Зорин съежился, как старый сугроб, который окатили теплой мочой из ночного горшка:
— Вы, Петр Аввакумович, словно выговор мне делаете. Вот только за что — не пойму! Разве я неправильно поступил, выводя из-под удара дочернюю фирму «Утренней звезды»?
— Ну что вы! — успокоил его Администратор. — Поступили вы абсолютно правильно. От имени «Утренней звезды» выношу вам благодарность и заверяю, что отныне вы стали достойным членом нашего братства!
После чего плюхнулся в кресло и углубился в бумаги, более не замечая Зорина.
На протяжении этой тягостной беседы всегдашние ароматы пепелища, исходящие от Администратора, все нарастали. Казалось, от сжигающей его ярости хозяин кабинета обугливается изнутри. «Чтоб ты совсем сгорел! — мстительно подумалось Зорину. — Гуманиста из себя корчишь, а сам — палач и вурдалак почище Пиф-Пафа!»
Из начальственного кабинета Зорин вышел обескураженным.
Но разве мог он знать, что прямодушный правдоискатель Глеб Бахметьев был племянником и единственным родным человеком Петра Аввакумовича Чичеванова — грозного Администратора «Утренней звезды»?
Глава тридцатая
Березовый сок для господина администратора
Полутора месяцев от роду Глеб осиротел, и дядя Петя стал для него и отцом, и матерью, и высшим авторитетом. Во всяком случае — до Глебова шестнадцатилетия. А точней — до ТОГО разговора.