Ваш о. Александр
Шрифт:
И только глубоко под сердцем больно, как нахлынет о России, о коммунальных квартирах, о нищете, убогости, об оставленных родителях и друзьях… Условия, в которых мы там жили, так унизительны, что и личности не образоваться, я говорю о себе, мне никогда было бы не добраться до своей значимости, везде тебя шпыняют, втаптывают, «я — последняя буква в алфавите», и высшая ценность личности там никогда не признавалась. Мой коллективный миф тут разрушается, все закручивается, и как… все осознать? Тут освобождаешься от злобной каждодневной суеты, и открывается другое самоощущение себя. Смеюсь, может, потому, что тут так комфортно и кошки с телефонами в автомобилях ездят?
Только бы не потеряться бы в этом мире среди кошек и собак с телефонами.
Сейчас мы собираемся, вернее, готовимся к сборам, потому что все наши вещи будут паковать работники перевозной фирмы «Мэйфлауэр», а мы только распределяем. Они запакуют в пакеты, соберут все наше хозяйство,
Единственные ценности — это Яшины картины и книги, а все остальное безразличное, простые необходимости.
С Мишей Меерсон–Аксёновым [11] мы познакомились в прошлом году и подружились, Яша даже был у него на свадьбе. Они обещали к нам приехать, но что-то не выбрались. Отца Кирилла Фотиева [12] мы тоже знаем. Он человек интересный, но очень, думаю, несчастный, общение с ним меня несколько тяготит.
Будучи в Нью–Йорке, постараемся зайти на службу в Крествуд. Один раз я там была, служил отец Александр Шмеман, было торжественно и эффектно. Я смотрела как зритель, может быть, сейчас я побуду по правде? Мне так трудно верить, особенно в обряды, в литургии, я какая-то ироничная, все кажется, что люди притворяются и обнажаются. Яша говорит, что тем, кто не верит, так всегда кажется. Я не могу уверовать в Церковь. Да простит меня Господь! Мне в церкви стыдно, и я никак не могу понять почему? То ли за себя, то ли за других? Стою сама перед собой, перед своим собственным существованием отчужденно, и удивляюсь, и поражаюсь. Не исключаю, что я еще не совсем умная, и бесы меня захватывают, потому как много умных и творческих людей были верующими.
11
Михаил Меерсон–Аксёнов — священник, редактор религиозно–философского журнала «Путь», где была опубликована статья Якова «Размышляя о чудесах».
12
Кирилл Фотиев — нью–йоркский православный священник.
Но сейчас я стараюсь внутренне углубляться, услышать в себе Божественный голос. Делаю Вашу медитацию каждый день. Напишите мне что-нибудь про веру и неверие. Не сердитесь на мою религиозную наивность.
Письмо мое получилось глупым, но я надеюсь, что это временное поглупение, переходное состояние.
Хорошо бы встретиться с Вами в Иерусалиме.
Я Вас обнимаю.
Дина
[июль 1978]
Дорогая Дина!
Как я рад, что Яша устроился постоянно и — так неплохо.
Конечно, придется работать основательно, но в конце концов останется время и для обобщений. Мне всегда хотелось, чтобы он довел до конца идеи, развитые им в той брошюре, изданной несколько лет назад [13] .
А перед Вами… сейчас будет все мелькать и проноситься. Уляжется, наверное, только после возвращения. Человек–путешественник похож на корову, которая набирает на поле траву, а потом в хлеву переваривает.
13
Речь идет о Яшиной брошюре «Геология и общая теория эволюции природы», опубликованой издательством «Недра» в 1972 году.
Хотел Вам сказать одну важную вещь. (Может быть, уже говорил, не помню.) На иврите слово вера (эмуна) происходит от корня, который тесно связан с идеей верности, твердости. Антиподом ее является не неверие, а неверность. Это очень точно. Верность Богу есть одновременно верность людям, верность себе, как говорят заумные люди, — самоидентичность, самотождество. Врагом же является утрата этой верности под влиянием вихрей, которые веют над нами и вокруг нас. Это позвоночный столб духа. Где бы Вы ни были и что бы Вы ни делали — важно сохранять внутреннюю цитадель, в которой царит покой, где душа с доверием и надеждой смотрит в небо.
Все проходит, а это остается. Уносятся лица, города, мнения, теории, события — в глубине же: душа перед Вечным, перед Богом. И тогда начинаешь понимать, что от нас чего-то ждут, что мы родились зачем-то. Что призваны что-то принести в мир.
Мое письмо, наверное, застанет Вас в Тель–Авиве.
Желаю Вам хорошо провести эти дни на древней земле, с которой связано столько воспоминаний и которая теперь в стольких обуреваниях внутри и снаружи.
Может быть, и мне когда-нибудь удастся побывать там. У нас ездят иногда паломники. Но шансов мало попасть в их число. Вообще же
Итак, мысленно, молитвенно и сердечно путешествую с Вами.
Ваш о. Александр Мень
[сентябрь 1978]
Дорогой отец Александр!
Пишу Вам из Хьюстона, который еще не совсем разглядела. Из Иерусалима мы Вам послали небольшой, наверно, затерявшийся, привет.
Из Блаксбурга мы ехали три дня и три ночи, и довольно неинтересно: заправки, мотели, детская возня. Мы даже этот город чуть не проехали, только дорожное объявление предупредило нас, что мы уже в Хьюстоне, хотя вид из окон ничем не подтверждал въезда, стало, пожалуй, еще пустынней. Но через секунды началось такое столпотворение: в нашу дорогу стали вливаться дороги, дорожки, развиваться, убегать, исчезать. Дорожный водопад. Никаких напоминаний о привычных городах. Сплошные круги и полукружья дорог. Где город? Где люди? Только созвездие небоскребностей возникло на горизонте. Там и была наша гостиница. И там же среди этих параллелепипедов, кубов, квадратов, трапеций со срезанными и приплюснутыми крышами белела верхушка одной маленькой часовенки, блестела и искрилась среди небоскребов. Туда через неделю мы всей семьей пришли, оказалось, что там и проводится православная служба. Яше там понравилось, и он хочет туда ходить.
Мы сняли дом более или менее приличный, я сижу и разбираю приехавший багаж, дети пошли в школу, Яша на работе.
Я Вам кратко опишу наше летнее путешествие.
Как только захлопнулись за нами двери авиалинии «Эл Аль», мы сразу оказались в родной стихии гама, шума и неразберихи. «Вот мы и дома! — говорит Яша, — будто никуда не уезжали.»(Это на территории нью–йоркского аэропорта.) Все толкаются, орут, лезут без очереди. Первые израильские впечатления. Наш самолет долго стоит в очереди на взлет, и когда подходит очередь нашего самолета, то у религиозных евреев подходит время вечерней молитвы. Они как все бухнутся в проходы… и на колени. Стюардессы принялись призывать всех сесть на места. Никто и ухом не ведет. Они молятся. Стюардессы передают приказ командира: немедленно сесть на свои места и пристегнуться! Никакого повиновения. Тут выходит сам командир корабля с увещеваниями, сначала нормальными… — все то же самое, никто не поднимается — тогда он, чуть подождав и посмотрев на полное пренебрежение к его словам, злобно произносит: «Все равно будем взлетать, даже если вы себе разобьете лбы!» Через несколько минут самолет резко начал подниматься. Я подумала, не шваркнется ли он от накала страстей? Это было первое знакомство с взаимоотношениями в Израиле между религиозными и нерелигиозными людьми. Когда же объявили: «Начинается посадка в Лоте, приземляемся на Святую землю!», тут все захлопали, запели и религиозные, и нерелигиозные… «Шолом–Алейхем! Шалом… Шалом..Стали хлопать в ладоши, радоваться. Самолет стало качать от всеобщего вдохновения. Затем, при прохождении таможни, вижу, проходит единение: всех религиозных к парапету на досмотры, и только их чемоданы «шмонают», а остальные, в том числе и мы, спокойно проходят. Совместное пение закончилось. Почему? Оказывается, служащие фирмы «Эл Аль» ненавидят религиозных за препятствия, которые те чинят им, не разрешая летать по субботам, а «суббота» начинается в пятницу, а время-то по всему глобусу разное, и во всем мире почти всегда суббота или пятница.
На фиолетовых холмах Святой земли много интересных взаимоотношений, все требует отдельных рассказов. Почти все бывшие наши ненавидят «проехавших мимо»— это нас. Один молодой солдат из Грузии вышел из нашей машины — «с выходом», когда узнал, что рядом с ним сидят «проехавшие». Нас возил по Израилю один бывший кишиневский геолог, который ездил на «бобике» по скважинам, которые разыскивают пресную воду, и прихватил нас, чтобы мы посмотрели первозданные красоты Святой земли. Были в Синайской пустыне, где горы из песка, будто в платьях. Послушали шорохи пустыни. Удивились геологическому чуду — линзе пресной воды, лежащей на Мертвом море. А в том месте, где провалились Содом и Гоморра, увидели настоящий новейший тектонический разлом. Видели жену Лота, превратившуюся в соляной столб. Когда подъезжали к Иерусалиму со стороны Иордании, куда завез нас этот геоло, (израильтяне на территории Иордании тоже ищут воду, этот заезд я Вам отдельно опишу), был закат, и представившийся Иерусалим пылал альпийским сиянием. Солнце освещало дома, стены, храмы, церкви, мечети, все стены строений из лунного туфа светились пурпурным светом. (Из израильского вулканического туфа даже современные строения неземной красоты.) Невидимые лучи разливались по всему Иерусалиму, и было всеобщее свечение. Это было символично. «Бог един».