Ваша до рассвета
Шрифт:
Беквит нахмурился.
– Теперь, когда вы упомянули, я думаю, что не видел. Что меня удивляет, потому уже почти десять часов, а мисс Викершем обычно очень трудолюбива. Она весьма предана своей работе.
Осмотрев Габриэля от босых ног до растрепанной гривы волос, его отец захихикал.
– Должно быть, очень предана.
Юджиния, Валери и Гонория прыснули.
– Девочки! – возмутилась их мать, бросая на них осуждающий взгляд. – Выйдите из–за стола. И оставьте нас одних.
Удрученные девушки стали вставать со своих мест, но Габриэль
– Пусть они останутся. Они больше не маленькие детки. Пришло время вам прекратить отсылать их в детскую каждый раз, когда происходит семейная драма.
– Видела? – прошептала Гонория, пихая Валери под ребра, когда они вернулись за стол. – Я же говорила, что он самый лучший старший брат на свете.
– Я пойду поищу мисс Викершем, милорд, – сказала миссис Филпот. – Возможно, кто–нибудь из слуг видел ее.
– Спасибо, – ответил Габриэль.
Когда она выскользнула от комнаты, маркиз откинулся на спинку стула и с задумчивым вздохом сложил руки на своем выпирающем животе.
– Я помню время, когда я был всего на несколько лет моложе, чем сейчас Габриэль. У нас была такая очаровательная маленькая горничная…
– Теодор! – Его жена посмотрела на него убийственным взглядом.
Он похлопал ее по руке.
– Это было до того, как я встретил тебя, дорогая. Как только я положил глаз на тебя, то больше ни на кого уже не смотрел. Все, что я пытаюсь сказать – что это случается с лучшими из мужчин. Безусловно, нет никакого позора в таком развлечении.
– Я не развлекаюсь с Самантой! Я люблю ее, и у меня есть твердое намерение сделать ее своей женой, – набросился на отца Габриэль.
Оба его родителя онемели от изумления.
– Мне сходить за нюхательной солью? – прошептала Юджиния. – Мамочка выглядит так, словно сейчас упадет в обморок.
– Простая девушка из народа? – в голосе Валери послышался ужас. – Ты собираешься жениться на простой девушке?
– Могу вас заверить, что в мисс Викершем нет ничего простого, – сказал Габриэль.
– Да ведь это самая романтичная вещь, которую я когда–либо слышала! – воскликнула Гонория, ее карие глаза засверкали. – Я так и вижу, как ты устремляешься на белом коне, чтобы спасти ее от жизни в благородной бедности.
Габриэль фыркнул.
– Если уж кто и бросался тут на спасение, то это – она.
– Вот что, сын, – сказал его отец. – Нет нужды принимать поспешные или опрометчивые решения. Ты только вчера вечером узнал, что снова будешь видеть. Я могу понять, как ты, вероятно, был переполнен эмоциями. И позволил сгрести себя в руки этой … этой …
– Да? – произнес Габриэль, растягивая слова; любой, раньше видел его таким, поостерегся бы его вида.
– Очаровательной девушки, – живо закончил его отец. – Но это не означает, что ты должен бросаться очертя голову в брак с неподходящей перспективой. Как только твое зрение восстановится, и ты вернешься в Лондон, ты сможешь снять ей удобную квартиру где–нибудь около своего городского дома и сделать ее своей любовницей,
Лицо Габриэля потемнело, но прежде, чем он смог ответить, в столовую суетливо вбежала миссис Филпот.
– Извините, милорд, но я нигде не могу ее найти. Никто ее не видел. Но я нашла в ее комнате вот эту записку. – Ее голос снизился почти до шепота, заставляя всех присутствующих задаться вопросом, только ли записку она нашла. – У нее на подушке.
– Прочитайте ее, – приказал Габриэль, нащупывая рядом с собой ближайший свободный стул.
Когда он опустился на него, миссис Филпот передала записку Беквиту.
Дворецкий неохотно развернул обычный лист писчей бумаги, его пухлые ручки заметно дрожали.
– «Мой дорогой лорд Шеффилд, – прочитал он. – Я всегда говорила Вам, что наступит день, когда Вы больше не будете во мне нуждаться. Я знаю, что Вы – человек чести, но я никогда бы не стала ждать, что Вы исполните свои обещания, данные в пылу…» – Беквит заколебался, бросив на родственников Габриэля мучительный взгляд.
– Продолжай, – сказал Габриэль, его глаза были потемневшими и безжизненными.
– «Я никогда не стала бы ждать, что Вы исполните свои обещания, данные в пылу страсти. Этот огонь горит слишком ярко и ослепляет даже тех, кто в состоянии видеть. Совсем скоро Вы вернете себе зрение – и вашу жизнь. Жизнь, в которой для меня не может быть места. Я прошу Вас не судить обо мне слишком строго. Возможно, где–нибудь в глубине своего сердца, Вы сможете вспоминать обо мне с нежностью, так, как буду вспоминать Вас я – Ваша… Саманта».
Когда Беквит стал сворачивать записку, миссис Филпот придвинулась к нему поближе, ее дрожащие пальцы нащупали его рукав. По щекам Гонории открыто текли слезы, и даже Юджиния была вынуждена приложить салфетку к кончику носа.
– Ты был прав, не так ли? – мягко сказала мать Габриэля, опуская чашку на стол. – Она была очень необычной девушкой.
Его отец вздохнул.
– Мне жаль, парень, но ты же понимаешь, что это к лучшему.
Не говоря ни слова, Габриэль встал и направился к двери, тростью ощупывая путь перед собой.
– Куда ты? – спросил сбитый с толку отец.
Габриэль повернулся к нему и остальным, на его лице застыло решительное выражение.
– Я собираюсь ее найти, вот куда я иду.
Его отец обменялся с женой обеспокоенными взглядами и задал вопрос, который вертелся на языке у всех.
– Но что, если она не желает быть найденной?
* * *
Саманта проскользнула в свою спальню, располагавшуюся в мансарде большого Тюдоровского дома, и даже не потрудилась закрыть за собой дверь. Несмотря на то, что в комнате был полумрак, а воздух затхлым, она не считала, что сможет заставить себя раздвинуть занавески и толчком распахнуть окна. От утреннего солнца было больно глазам.