Ваша до рассвета
Шрифт:
Когда Габриэль медленно поднял руку, также отдавая честь, из груди Уорта вырвался грохочущий кашель, от которого тот согнулся почти вдвое. Было ясно, что влага уже глубоко обосновалась в его легких. Он может не пережить начинающуюся зиму.
«Некоторые мужчины все еще не вернулись с войны домой. А некоторые никогда и не вернутся. Другие потеряли и руки и ноги. Они просят милостыню в сточных канавах, их форма и гордость стали лохмотьями. Над ними смеются, на них наступают, и единственная надежда, которая у них есть – что какой–нибудь
Когда этот осуждающий голос снова зазвучал в его голове, Габриэль ошеломленно и недоверчиво покачал головой. Он искал Саманту много месяцев, и здесь на этом незнакомом углу лондонской улицы, он наконец нашел ее, глядя в глаза незнакомца.
– Вы правы, мичман Уорт. Я не помнил вас вначале, – признался он, стаскивая с себя пальто и опускаясь на колени, чтобы набросить его на плечи изможденного мужчины. – Но теперь вспомнил.
Уорт уставился на него в откровенном замешательстве, когда Габриэль сделал знак кому–то на другой стороне улицы, и пронзительно свистнул, подзывая свой экипаж.
* * *
– Не могу поверить, что позволила тебе втравить меня в это, – прошептала Сесиль, когда они с Эстель спускались по полированным паркетным ступенькам к переполненному залу для танцев в особняке леди Эпсли Майфейр. – Я бы вообще не позволила тебе притащить меня в Лондон, если бы нашему приходу не был необходим новый викарий.
– Неженатый викарий? – поинтересовалась Эстель.
– Я боюсь, что да. Хотя, если бы это зависело от моей матери, то ненадолго.
– По твоему мрачному тону я могу заключить, что ты не считаешь его подходящим кандидатом для брака.
– Напротив. Он олицетворяет все, что, моя семья считает, я должна хотеть от мужа. Унылый. Бесстрастный. Склонный к длинным бессвязным речам о прелести выращивания черномордых овец и лечении с помощью кровяной колбасы. Они были бы полностью удовлетворены, если бы я провела всю оставшуюся жизнь, штопая его чулки и воспитывая его пухленьких и невозмутимых детей. Она вздохнула. – Вероятно, я должна позволить ему поухаживать за мной. Вряд ли я заслуживаю большего.
Даже длинные перчатки до локтя не смогли защитить Сесиль от чувствительного щипка Эстель.
– Даже не думай о таких ужасных вещах!
– А почему нет? Как еще, ты считаешь, я должна провести остаток своей жизни? Рыдая на твоем плече? Мечтая о мужчине, который никогда не станет моим?
– Я не могу предсказывать, как ты проведешь остаток своей жизни, – сказала Эстель, когда они спустились по лестнице до самого конца и стали проталкиваться через галдящую толпу гостей, – но я знаю, как ты проведешь сегодняшний вечер. Улыбаясь. Кивая. Танцуя. Наслаждаясь искрометным разговором с молодыми людьми в подпитии, которых совершенно не волнуют овцы или лечение кровяной колбасой.
– А что мы сегодня здесь празднуем? Лошадь лорда
Эстель пожала плечами.
– Я только знаю, что это имеет отношение к Наполеону и его угрозе устроить нам блокаду. Леди Эпсли решила устроить бал в честь офицеров, которые завтра уплывают спасти нас от ужасной жизни без бельгийских кружев и турецкого инжира. Почему бы тебе не считать этот вечер жертвой ради благородного дела?
– Ты забыла, – легкомысленно сказала Сесиль, скрывая внезапно возникшую в сердце боль, – что я уже отдала свой долг королю и стране.
– Пожалуй, что так. – Эстель задумчиво вздохнула. – Счастливица. О, посмотри! – воскликнула она, привлеченная видом лакея в ливрее, пробирающегося через толпу с серебряным подносом, на котором стояли бокалы с пуншем. – Раз уж мы пока не попались на глаза ни одному праздношатающемуся джентльмену, думаю, мы можем взять себе пунша. Жди меня здесь. Я сейчас вернусь.
Сесиль с трудом удержалась, чтобы не запротестовать, а Эстель уже растворилась в толпе, только белый муслиновый шлейф ее платья вспорхнул за ее спиной.
Она оглядела переполненный зал с неловкой улыбкой на губах. Эстель настояла, чтобы она заплела в свои шелковистые волосы красивую ленту в цвет своего персикового платья.
Хотя танцы еще не начались, струнный квартет уже разогревался на балконе в дальнем конце зала. Сесиль как раз поймала на себе многообещающий взгляд одного молодого ополченца, когда одинокий скрипач начал подбирать горестные ноты «Барбары Аллен».
Сесиль закрыла глаза, ярко вспомнив другой зал для балов и другого мужчину.
Когда она открыла их, молодой солдат уже проталкивался через толпу к ней. Она отвернулась, думая только о том, как сбежать.
С ее стороны было ошибкой позволить Эстель уговорить ее придти на этот прием. Она оглядела толпу, но подруги не оказалось в поле зрения. Ей надо просто найти их коляску и потребовать, чтобы кучер немедленно отвез ее в городской дом Карстейрсов. Он позже сможет вернуться за Эстель.
Глянув через плечо и обнаружив, что солдат все еще пытается к ней подойти, она заспешила к лестнице, с силой припечатывая спадающие туфли.
– Девочка, осторожней! – возмутилась недовольная матрона.
– Пожалуйста, простите, – пробормотала Сесиль, протискиваясь мимо приземистого мужчины с красным носом–картошкой.
Наконец она выбралась из толпы, едва не дрожа от облегчения, что оказалась около лестницы. Всего несколько шагов, и она будет свободна.
Уже ощущая, как огромный камень падает с ее плеч, она посмотрела на вершину лестницы и поняла, что смотрит прямо в насмешливые зеленые глаза цвета морской волны.