Ваша С.К.

Горышина Ольга

— Долгие лета вам, дети мои! — проговорил Федор Алексеевич таким же шепотом, как и внучка, и отодвинул оборотня в сторону. — Я не подношу к вам икону… Уж не обессудьте! — он даже хохотнул. — Велеть убрать все распятия с иконами?

Глаза в глаза. Нет, у Басманова они темнее и опаснее.

— Позвольте нам провести этот день в комнате для гостей? — все тем же шепотом проговорил граф фон Крок. — И ещё прошу оставить Раду стеречь нас под дверью. Хотя если у вас имеются ключи от гробов…

—

Гроб с ключами у нас был только один, и он, увы, разбит, — Федор Алексеевич едва заметно кивнул в сторону внучки. — Позвольте мне предложить вам свой гроб, дети мои?

— Мы хотели бы остаться в нижнем этаже с Раду, — настаивал граф на своей просьбе.

— Вы переживаете за себя или за него? — Басманов потрепал оборотня по хрупкому плечу. — Слуги не отвечают за деяние господ… Во всяком случае, теперь… Но вы вольны не доверять мне, когда я говорю, что беру господина Грабана под свою опеку.

— Я доверяю своему чутью, — проговорил граф ещё тише, но жёстче. — Позвольте мне сделать так, как велит мне сердце.

— Да совет вам и любовь… Кажется, именно это оно повелело вам сегодня. И не тревожьтесь зря. Я тоже буду рядом… По коридору направо. Найдёте меня по рыбьему духу.

Тут скрипнула дверь верхнего этажа, и на лестницу вышла Арина Родионовна, держа в руках узелок. Вместо белого на голове ее был чёрный платок. В полной тишине старушка начала медленно спускаться к ним. Граф видел, как сжались губы Светланы при приближении няньки, как дрогнули ресницы, когда в тишине зазвучал старушечий голос:

— Упокой Господи душу твою, горлица ты моя неразумная.

Светлана рванулась к няньке и упала коленями на ступеньку. Стоя на две ступеньки выше сухонькая старушонка горой возвышалась над коленопреклоненной воспитанницей, ухватившейся за ее передник.

— Не брани, родимая, и так на душе тошно.

Арина Родионовна лишь головой покачала. Не опустила своей скрюченной руки на русую голову Светланы, хоть и ждала та ласки от бывшей няньки.

— Душу… — прошамкала нянька беззубым ртом. — Душу-то ты сгубила, и отца с матерью осрамила, бесстыжая… Ну где ж это видано, чтобы русская княжна…

— Хватит, нянюшка!

Светлана вскочила на ноги.

— Не суда прошу, а милости! И…

— Держи вот! Да не будет и Бог тебе судьей!

И Арина Родионовна медленно прошаркала обратно во второй этаж. Светлана провожала ее взглядом, прижав к груди заветный узелок. Хлопнула дверь, и лишь тогда молодая графиня медленно обернулась к мужу.

— Проклянет ведь…

— Любовь не умеет проклинать, — проговорил Фридрих и подал жене руку.

Однако Светлана продолжала обеими руками держаться за узелок.

— Уж не саван ли она тебе вручила? — раздался из дверей громкий

голос Фёдора Алексеевича. — Что на лестнице стоишь? Здесь ставень нет. Пора и благоразумие заиметь, от коего при жизни отреклась ты за ненадобностью.

Рука графа вновь скользнула по щеке жены, но взгляд Светланы показался ему настолько суровым, что трансильванец не решился и слова сказать в ее защиту, лишь покачал головой и первым шагнул в придерживаемую Басмановым дверь.

— Дочитайте мне стих, который вы не дописали на моей руке, — попросил Фридрих, как только Раду прикрыл дверь.

— Серая комната. Речи неспешные. Даже не страшные, даже не грешные. Не умиленные, не оскорбленные, мертвые люди, собой утомленные… Я им подражаю. Никого не люблю. Ничего не знаю. Я тихо сплю.

Окна в гостевой спальне были закрыты ставнями, и сейчас комната напоминала камеру смертников. Граф указал рукой на раскрытый гроб.

— Светлана, вам нужно поспать. Тихо. Завтра будет тяжелая ночь.

— Там же Иван-чай рассыпан!

Граф тоже заглянул в гроб и усмехнулся:

— Кто из нас двоих должен испугаться этой травы?

— Никто. Но откуда она здесь?

— Не все ли равно, Светлана? Я велю Раду раздобыть одеяло, чтобы прикрыть ее.

— У меня же есть пуховой платок! Это теперь почти пуховая перина…

Платком оказался узелок, который Светлана развязала длинными острыми ногтями. Из него на пол выпали шерстяные носки.

— Нянюшка…

Светлана опустилась на колени и замерла над подарком.

— Это тоже что-то означает? — спросил граф сверху.

Светлана не подняла головы и принялась расшнуровывать ботинки.

— У меня при жизни постоянно мёрзли ноги. Эту пару нянюшка довязывала последние дни.

Светлана замерла, а потом со злостью зашвырнула снятый ботинок в дальний угол.

— Светлана, умоляю вас! Ложитесь спать!

Она подняла на графа глаза: они сверкали гневом. Ничего не сказав, Светлана швырнула ему в руки второй ботинок и натянули носки на обе ноги прямо на чулки.

— Что? — раздраженно спросил граф. — Что вы так на меня смотрите?! У русских, кажется, есть поговорка: женатый — не проклятый.

— Он тоже не простит меня…

Светлана отвернулась и спрятала лицо в пуховой платок.

— Светлана, умоляю! Я поговорю с князем вечером. Не такая уж я плохая партия для княжеской дочери. И ваш дед благословил нас…

— Я знаю вас всего три ночи! — перебила Светлана с жаром.

— Греки считали число три совершенным.

Светлана обернулась:

— Завтра четвёртая ночь, а четыре всегда было числом Гермеса, покровителя плутов.

— Что вы хотите этим сказать? Чтобы я солгал князю?