Ваша С.К.

Горышина Ольга

В коридоре графу повстречалась растерянная Аксинья, и он приказал маленькой русалке приготовить для Светланы ванну, когда та проснется, и скорым шагом направился в кабинет. Окно оставалось с прошлой ночи открытым. Граф сначала хотел затворить его, но передумал — ему не помешает немного остыть. Он откинулся на подголовник и прикрыл глаза, но тут же открыл их, потому что увидел перед собой лицо Светланы, до сих пор по-детски наивное. Наивное? Больше нет, и не мудрено с такой матерью…

Граф придвинул к себе лист бумаги и начал писать по-русски, но вскоре понял, что ничего не знает про разводы у славян, потому скомкал лист и отбросил в сторону. На немецком писать он не решился: еще откажется

подписать бумагу из-за дурацкого патриотизма. Латынь — да, вот панацея от всех бед вместе с римским гражданским правом. Он как раз только что был на грани убийства неверной жены. Но нет, он не станет писать причину развода, чтобы сохранить свою честь, ведь Раду должен будет подписать документ, как свидетель. И вот новый скомканный лист полетел в корзину.

Нет, он ничего не скажет ей про растоптанную любовь. Он не любил ее — он был пьян, а к лелеянному им три года образу эта русская мерзавка — О, как точен и богат русский язык! — не имеет никакого отношения. Всего три подписи, и к нему она тоже перестанет иметь какое-либо отношение. Патриотизм, из-за которого она не была готова сменить белые ночи на чёрные, теперь сыграет ему на руку: различные взгляды на политику — отличнейшая формулировка для развода двух вампиров!

В старой спальне готического замка оставалось все так же затхло и темно, когда наступила новая черная трансильванская ночь. Светлана перевернулась с одного бока на другой и свернулась обратно калачиком. Затем все же выпрямила одну ногу, потрясла ей в воздухе, затем проделала ту же акробатику с другой, села на кровати и только тогда открыла глаза. Однако вместо того, чтобы сладко потянуться, Светлана со стоном, который трехлетней упырьше заменял вздох сожаления, рухнула обратно в мягкие подушки.

На пороге спальни стояла Аксинья. Пролежав еще какое-то время без движения, Светлана подтянула к себе простыню, завернулась в нее, точно в тогу, и скатилась на каменный пол, с которого тотчас поднялась. Тогда и заметила в ногах кровати серое платье, аккуратно сложенное, и потянулась за ним.

— Мне велено приготовить вам ванну…

Светлана отдернула руку и уставилась на русалку: от прежней задорной девчонки не осталось и следа.

— Велено? Вам? — передразнила ее Светлана.

А потом скинула простыню и раскрыла объятия, и через секунду Аксинья уже висела на княжеской дочери, точно маленькая обезьянка, о существовании которой узнала из книжек с картинками. Она осыпала Светлану вопросами, на которые невозможно было ответить из-за отсутствия в речи русалки пауз, да и, к своему глубокому стыду, Светлана ничего не знала ни про сестру Аксиньи, ни про остальных ее подруг — сестре милосердия некогда было бывать в деревне во время войны. Тогда Аксинья повела скороговорку про свое собственное житье-бытье тут, в замке, о котором Светлана знала из писем мужа.

— Тебе, кажется, велели приготовить для меня ванну?

Аксинья надулась, схватила серое платье и поплелась в коридор. Светлана собрала в охапку остальное белье и в ванной комнате попросила Аксинью прокипятить все в горячей воде, а ей принести простую рубаху из крапивы, которую, конечно же, Аксинья соткала в тайне от мужа. Лицо русалки засияло, и вот уже Светлана завертелась перед ней в грубой рубахи, не жалея для пряхи похвалы.

— Где граф?

— В кабинете. Как ушел туда от тебя, так и не выходил, — захлопала ресницами Аксинья. — Как оно было, скажи…

Но Светлана уже бежала по коридору в сторону кабинета мужа. У дубовой двери она с трудом заставила себя остановиться и постучала три раза, как и подобает благовоспитанной супруге.

— Входите, Светлана. Я ждал вас.

Она улыбнулась, совсем не обратив внимания на слишком вежливый тон приглашения,

которого после страстной ночи не должно было быть вовсе. Она прикрыла глаза и толкнула дверь, предвкушая приветственный поцелуй, но, увы… Граф сидел за столом, на отполированной поверхности которого были разбросаны скомканные листы бумаги, и даже не поднялся ей навстречу. Только наградил таким взглядом, от которого Светлана похолодела даже больше, чем в момент смерти от кровопотери.

— Вам очень подходит рубаха русалки, — сказал граф сухо. — Вы ведь понимаете, о чем я говорю?

Светлана недоуменно смотрела на мужа, тон голоса которого не потеплел даже на градус:

— Вы же умеете читать по латыни? Вы же образованы ничуть не хуже благородных девиц из Смольного института.

Светлана кивнула.

— Наш союз мы по древнему обычаю скрепили кровью, — продолжил Фридрих еще мрачнее. — Однако развод давайте уж оформим по человечески. Только не знаю, добавлять в документ фразу Res tuas tibi habeto, ведь никакого приданого я не получал и вернуть мне вам, кроме свободы, нечего. Конечно, можете забрать череп…

Граф щелкнул ногтем по зловещей мертвой голове, и череп откатился к краю стола, где замер, не упав на пол и не выпустив из плена даже одного светлячка.

— Я долго думал над формулировкой и решил написать, что мы не сошлись во взглядах на политику наших стран. Настоящую причину мы писать не станем, потому что нам понадобится подпись свидетеля, а им может стать только мой Раду. Ваша Аксинья необразованная дура.

— Я тоже чувствую себя дурой, пусть и умеющей читать по латыни, — чуть слышно проговорила Светлана. — Я имею право узнать причину, по которой вы не хотите, чтобы я была вашей графиней?

— Причина прекрасно известна нам обоим, — проговорил Фридрих зловещим шепотом. — Согласно римскому праву — простите, другого я не знаю — мне следовало бы вас убить, но я уже это сделал. А князь свой отцовский долг по вашему окончательному умерщвлению не исполнит, потому что у нас с ним разные взгляды на супружескую неверность. Я мириться с рогами не намерен. Всего три подписи, и вы сможете законно просыпаться в объятьях своего Серёженьки.

Граф фон Крок внимательно следил за тем, как на протяжении его монолога менялось лицо почти уже бывшей жены. Улыбка, с которой Светлана впорхнула в его кабинет, сменилась поджатыми губами, и всем своим видом упырьша напоминала ребёнка, у которого только что отобрали конфету. «Только не разревись мне тут!» — подумал граф. Он боялся, что тут же подскочит к ней с платком, а коснись он Светланы, еще неизвестно, чем окончится их бракоразводный процесс.

— Теперь я все поняла… Фридрих, скажите ради всего святого, кто прислал вам черновик стихотворения? У Сергея украли тетрадь… Или это была анонимка?

Он не успел ничего сказать, потому что скрипнула дверь, и на пороге возник Раду с подносом, на котором стоял графин и два бокала.

— Простите, что без спроса взял сифон, но мне, право, не хотелось тревожить вас по такому пустяку в такой счастливый момент. Кровавое шампанское готово — следует достойно отметить воссоединение семьи.

— Поставь поднос на столик и подойди ко мне, — сказал граф без всякой благодарности в голосе.

Раду недоуменно оглянулся на Светлану, но все же исполнил приказ графа.

— Плохие новости с фронта? — спросил он, делая шаг к столу. — Или того хуже? Из Петрограда?

Граф молча протянул Раду исписанный лист. Оборотень пробежал его глазами, но не взял в руки.

— Я не читаю по латыни, потому что обычно по латыни ничего хорошего не пишут. Что от меня требуется?

— Чтобы ты, как свидетель, заверил подлинность моей подписи и подписи Светланы.