Ваше благородие
Шрифт:
— К делу не относится.
— Кто-то вас встречал в Таллине? Просто так в чужой город не приедешь. Ни кола ни двора, как говорится.
— Хорек имел дело с Неизвестным, как он его называл, в их разговорах я не участвовал.
— После Таллина куда уехали?
— К делу не относится.
— Друг у вас Хорек. У него настоящее имя есть?
— Зачем мне это знать? Кореш, вот и все.
— В Сталинграде приходилось бывать?
— Чего там делать? Разбито все, разрушено. Зачем вы спросили? — даже подался вперед подследственный.
— Никодим,
— Все это знают. Слышал.
Этим же вечером начальник райотдела связался по телефону с областным управлением НКВД с просьбой проверить, не значится ли по нераскрытым делам одноглазый человек.
Два дня следователь не вызывал Никодима на допрос, ждал ответа из Сталинграда.
Утром третьего дня Вадим вызвал подследственного. Тот пришел в настроении, мурлыкая под нос «Джонель».
— Пропойте, если на языке вертится, иначе будет мешать разговору.
Он говорил ей: — Джонель, Оставь позорный притон, Оставь прозрачный притон, Ты будешь музой моей!— Честно, неплохо получается.
— Послушали бы вы того певца под аккордеон и рыдающую скрипку!
— Давайте возвратимся к вашему делу. Где взяли лошадей и хлебный ход, оружие?
— Тот дурак, который утонул, отвечал за доставку. Я не в курсе. Вадим, говорю, как земляк земляку: все вопросы задали, бандитскую группу ликвидировали, преступника поймали. Честь вам и слава, а мне дорога в нарсуд.
— Как земляк земляку, вы не отвечаете на вопросы или откровенно врете. Я не знаю, за что вы убили свою мать, почему скрываете, что семья живет во Львове, что делали в Эстонии. И еще, из Сталинграда пришел ответ. Управление НКГБ сообщает: когда немцы были в городе, евреев вылавливали молодчики из Украинской вспомогательной полиции. Среди этих негодяев особой жестокостью отличалась тройка: Хорек, Кривой и Неизвестный. В числе задержанных этих людей не оказалось.
Вадим говорил, внимательно наблюдая за поведением подследственного. Отметил, что прямо на глазах облик Никодима изменился. Из пышущего здоровьем молодого мужчины он превратился в сгорбленного человека с посеревшим лицом, усталой гримасой вместо улыбки.
— С кличкой Кривой на свете много людей, — сказал он хриплым голосом.
Каден ждал разрешения войти в кабинет начальника оперативного отделения войск НКВД фронта. Пытался проникнуть без проволочек, но дежурный офицер остановил, предложил сесть.
— Я — сотрудник СМЕРШ! — кипятился старший лейтенант.
— Есть правило пропусков в штабе, утвержденное начальником войск. Дежурный не вправе отменять его. У Бодрова совещание.
— Земляк! Что за порядки у вас! СМЕРШ вынужден ждать аудиенции! — воскликнул Каден, когда наконец дежурный
— В вашей организации свои порядки, у нас свои. Секретных дел здесь, — указал Сергей на стоявший рядом сейф, — не меньше, чем в любом смершевском. Так что не обессудьте. Какие чаяния привели представителя грозной организации в наши скромные апартаменты?
— Безысходная ситуация. Задержанный в Горобцах Неизвестный молчит, словно пень. Удалось лишь выяснить, что он эстонец, хотя говорит без известного прибалтийского акцента. Не признается, что знаком с Хорьком. Но врет, чую. Когда показал ему фото расстрела девочек, изменился в лице, но ничего не сказал. Причину можно объяснить по-разному. Нужен Хорек, но он затаился. Мой агент, — Каден покосился на Сергея, — каждый вечер патрулирует по улицам со своей подружкой, но без толку. Надо еще поискать в лесу.
— Начальник войск может разрешить крупную операцию, однако времени понадобится уйма. А несколько разведывательно-поисковых групп послать — в моих силах, но с непременным условием: оперативное руководство ими будете осуществлять вы.
— Согласен.
Два дня ходили по лесу шесть РПГ, простукивали и прощупывали снег, землю, осматривали деревья и пни, но безрезультатно. На второй день поиска РПГ-5 обнаружила небольшой конусообразный схрон с вделанной в живом дереве дверкой, но он оказался пустым, хотя оставленные вещи, пара немецких гранат, пестрое одеяло подсказывали, что обитатель бункера был здесь всего пару дней назад. Каден приказал бросить в схрон три фанаты Ф-1, после взрывов которых дерево на уровне выпиленной дверки сломалось и упало.
Хорек в это время преспокойно почивал на печи в доме Марины. Второй день отогревался после мороза, когда в его бункере резко похолодало. Пришел с автоматом, гранатами и сразу же предупредил, что мать и дочь будут выходить из дому по очереди. Если в отсутствие одной за ним придут, пришелец расстреляет заложницу.
К вечеру следующего дня он потребовал от Марины, чтобы она сходила к Устиму и попыталась выяснить ближайшие планы военных властей. Предстояло собрать людей, оставшихся живыми и неарестованными, по списку Опанаса, выявить связи с сочувствующими ОУН в соседних селах. Девушка сказала, что боится идти, но гость потребовал от матери, чтобы она заставила дочь выполнить его требование.
Едва Марина вышла из комнаты, Хорек начал приставать к хозяйке, та оказала сопротивление, но гость предупредил: если не согласится, он изнасилует дочь.
Марина со страхом подошла к купеческому дому, не зная, о чем говорить при встрече. Устим сидел на знакомой лавочке, курил. Не ожидая появления запавшей в сердце девушки, думая о ней, он не сразу заметил ее приближение. Заморгал глазами, только и смог сказать «ой!» Марина разрумянилась, развязала платок. Она молча посмотрела на Устима, обрадованного ее появлением, и заплакала. Лучик искреннего неискушенного чувства к парню мгновенно растопил гнетущее напряжение последних дней, настороженность к чужому человеку, пришедшему в их дом.