Ваше Сиятельство 1
Шрифт:
Далее, едва появились те четверо мерзавцев, как Сухров с Лужиным сразу дали деру. И это тоже странно. Да, Сухров конченый негодяй, но он никогда не был трусом. Уверен, что в любой иной ситуации Еграм бы не стал убегать, даже оказавшись один против четверых, несмотря, что эти ребята старше нас этак года на три-четыре и явно крепкие, опытные в драках. Значит, все случившееся очень похоже на договорняк. Меня просто заманили сюда с целью убить. Именно убить, ведь нападение явно не похоже на ограбление местной босотой. Те мерзавцы не стали ощупывать карманы. Вряд ли их остановил истерический крик прибежавшей Айлин. И сегодня утром Сухров оскорбил Айрин намеренно, чтобы
Меня пытаются убить не первый раз: за месяц было уже две попытки. Вот последняя практически достигла успеха. Достигла бы, если бы не вмешалась Артемида. Кстати… здесь я задумался, одновременно, прислушиваясь к ощущениям нового тела, поочередно напрягая мышцы, даже поджимая брюшной пресс, вопреки сильной боли. Придвинувшись к обшарпанной стене дома, прислонился к ней спиной и расстегнул окровавленную рубашку. Достал платок, осторожно обтирая место ранения. Ого! А дырки-то было две! Два раза сунули пером. Одним из ударов долговязый явно целил наискось под ребро. Видно, не попал в сердечко. А раны тихонько затягиваются. Все-таки Асклепий – бог.
Я снова вернулся к мыслям об Артемиде. Если посмотреть на ситуацию внимательнее, то напрашивается вопрос: а что, собственно, мешало Небесной Охотнице попросить того же Асклепия вернуть к жизни настоящего графа Елецкого? Пока душа не вышла из тела, исцеление даже самых тяжких ран в силах врачующего бога Асклепия. Однако, Артемида пошла по более сложному пути – обратилась ко мне. Она словно поджидала меня. Значит, ей потребовалось, чтобы это тело занял именно я. Иначе сложно объяснить ее неожиданное внимание к моей персоне. А раз так, то лукавит Небесная, утверждая, будто хлопотала она лишь из-за молившейся матери молодого графа. Здесь замешано что-то иное.
Лады, с этими мыслями мне придется еще разбираться. Сейчас я решил быстренько пробежаться по основным аспектам памяти. Воскресил воспоминания о семье, недавней смерти отца, доме, друзьях, которых практически не было. И школе – доучиться в ней осталось меньше месяца, а там, ближе к концу мая выпускные. Отдельным, важным фрагментом всплыл образ золотоволосой красавицы – княгини Ковалевская Ольги Борисовны. Неприступная, вся сияющая, ко мне надменная, насмешливая. Я ее любил. Стоп! Я ли? Неужели сердечные отношения всецело передались мне от прежнего графа Елецкого? Черт! Этого еще не хватало! Я даже рассмеялся и поморщился от боли, глубоко кольнувшей в животе, тупо и тяжко отдавшейся на лице и груди – местах ударов проворных кулаков. Нет уж, ваша сиятельство Ольга Петровна, вы, без сомнений, девушка редкой красоты, но мое сердце… впрочем, с этим вопросом я тоже разберусь позже. Сейчас точно не до него. Тем более, Айлин возвращается. Сначала я услышал легкие и быстрые шаги, потом она, точно бабочка с розово-голубыми крыльями выпорхнула из-за угла. Как же быстро, я не успел оценить очень многого, важного. Например, как это тело взаимодействует с тонкими энергиями. Ведь явно этот мир в значительной мере магический – я чувствовал потоки.
– Саш, как ты? Тебе лучше? – Синицына присела на корточки возле меня, вынимая из сумочки бинты и… темно-желтую коробочку с выдавленными на картоне пальмами – сигареты. – Саш, скажи, что лучше! – потребовала она, не собираясь принимая за ответ мою улыбку разбитых губ.
– Ну, лучше, – согласился я и потянулся к пачке сигарет. – Давай это сюда!
– Нет, скажи, что лучше без всяких «ну»! – она отдернула руку с желто-коричневой коробочкой.
– Ай, мне смеяться больно. Пожалуйста, не смеши, –
– Я не «Ай»! – она недовольно поджала губки, тем самые, нежные, которыми недавно целовала меня от взрыва эмоций.
– Ах, да, я забыл. Извини, – прежде, чем открыть коробку, я прочитал рельефную надпись: «Никольские». Ниже чуть мельче: «Сигареты с фильтром первого класса из лучших сортов ямайского табака». Никольские, так никольские. Вот курить с моими губищами будет точно проблемой. Как только Айлин отважилась поцеловать меня в них.
– Давай сначала помажу раны. Этим надо, – Синицына достала маленькую баночку с каким-то зельем. – Сказали, нанести толстым слоем и наложить повязку. И еще это… – в ее пальцах появилась другая склянка, – этим надо мазать синяки и шишки.
– Успокойся ты. На мне заживает все, как на собаке. Кровотечения уже нет, – я размял непривычно толстенькую и длинную сигарету, сунул ее между распухших губ. – Хотя, синяки, шишки, давай намажем.
– Я посмотрю, как там, – настояла Синицына осторожно потянув край моей расстегнутой рубашки.
– Здесь не зелье нужно, а побольше воды, чтобы кровь отмыть, – я чувствовал, как неприятно липнет рубашка к телу.
– Тебя точно ножом ударили! Саш, признавайся, ножом? – она испуганно смотрела то мне в глаза, то на мой живот.
– Если бы ножом, моя девочка, то там был бы глубокий порез. Но его же нет, – успокоил я ее, зная, что рана частично затянулась.
– Откуда тогда столько крови? – не унималась она, осторожно касаясь пальчиком моего тела чуть ниже ребер. – И еще шрам у тебя здесь какой-то. Два шрама.
– Это старое. С прошлой жизни, – пошутил я, наконец разобравшись с устройством зажигалки, надавил на бронзовую кнопку. Щелчок и крошечный язычок пламени позволил мне прикурить.
– Все ты обманываешь. Так больно? – она погладила ладошкой, липкой от крови живот. Погладила очень осторожно, нежно.
– Приятно, – отозвался я, прикрыв глаза, выпустив из разбитых губ струйку дыма. Табак в этом мире оказался очень даже неплохим, ароматным, с необычным сладковатым, фруктовым послевкусием. Вообще-то в новой жизни я курить не собирался, но… почему бы и нет. Тем более этот мир магический, и, думаю, моих возможностей, будет более, чем достаточно, чтобы здоровье подлатать. Уж есть опыт и знания из прошлых воплощений.
– Правда, приятно? – ее ладошка стала чуть смелее.
– Да, Айлин. Так же, как и твои поцелуи в губы. Только ты руку испачкаешь, и платье. Кровь плохо отстирывается, – предостерег я, с блаженством затянувшись табачным дымом и тут же закашлявшись. Черт, не привыкло это тело к таким неоднозначным удовольствиям. Ничего, приучим. А тело хорошее, очень на многое способное – это я чувствовал все яснее, срастаясь с ним.
– Саш… – ее рука на миг остановилась. – А Ковалевская … ты ее любишь или она тебе просто нравится?
Ну и вопрос. Я едва ли снова не закашлялся, набрал в рот дыма, и выпустил его шумно, густыми клубами. Вот что ей ответить? Мол, я это уже не я?
– Айлин, дорогая, – я погладил ее руку, лежавшую на моем голом, окровавленном животе. – Все сложно. Я не могу ответить на твой вопрос. Но точно могу сказать, что ты мне очень дорога, и ближе всех, если не считать, конечно, маму.
При мысли, что мама сегодня дома целый день, и мне придется появиться перед ней в таком виде, я почувствовал серьезное беспокойство. Рубашку бы, да и сюртук с брюками надо бы сменить до явления домой. Купить новые? Денег у меня меньше тридцатки, и на нормальную одежду не хватит, разве что на рубашку.