Ваше Сиятельство
Шрифт:
— Да!.. — выдохнула она, закрыв глаза.
Поле обеда около двух часов я занимался магическими практиками, прокачивая энергетические возможности, улучшая резонанс с эрминговыми потоками. Под конец уделил внимание шаблону ментального воздействия «Гарад Тар Ом Хаур» или для простоты «Инквизитор». Когда я работал над ним, еще свежи были впечатления от общения с Герой, и у меня возникла шальная мысль: а что, если ментальную магию применить к богине? «Инквизитор», разумеется, не подойдет — слишком грубое воздействие. Все равно, что бога атаковать с помощью физической силы. Пользы от такого мало, а беду потом складывать будет некуда. Но что-то тонкое попробовать вполне можно и нужно. Для начала самое подходящее, что-то типа магии ментального успокоения. К примеру, Гера вспылила из-за моего отказа, а
Затем до прихода мамы я занимался тренировками тела, не слишком усердно, но приятную усталость успел почувствовать. Когда по подсказке дворецкого графиня спустилась в подвал, я отрабатывал удары, пока что впустую терзая воздух. Использовал я древнюю как мир лемурийскую систему рукопашного боя. Разумеется первое, на что обратила внимание Елена Викторовна, это вовсе не прогресс ее сына, а новый смачный синяк.
— Саша! Да что это такое! Что с тобой случилось в этот раз?! — она снова казалась сердитой, а мне отчего-то стало смешно.
— Ну-ка, подержи это, мам, — я вложил ей в руку книгу. — Вот так держи, чуть выше головы.
— Зачем еще? — недоумевала графиня.
— Сейчас покажу. Это очень помогает от лишних синяков на лице, — заверил я.
И когда мама подняла книгу чуть выше головы, по моей подсказке выставив руку вперед, я выбил ее хлестким ударом в высоком прыжке.
— Саша! — вскрикнула она. — Что это такое?!
— Это называется «Карет раддэ флум», что в переводе означает «Чужие красные брызги», — пояснил я, подняв с пола книгу и положив ее на диван. — Правда красивое название? Хотя перевод не совсем точный. Смысл в том, что если этот удар отработать получше и использовать его при встрече с противником, то с его головы полетит много красных брызг. Хороший удар вполне способен проломить череп. Чужой, разумеется.
Мама смотрела на меня испуганно, приоткрыв рот и я пояснил:
— Именно это очень хорошо помогает от лишних синяков на лице. Потому, что страдают чужие лица, а мое остается неприкосновенным. Понимаешь?
— Я не хочу это понимать! Вместо того чтобы воспользоваться услугами очень хороших телохранителей из «Цитадели», делаешь все, чтобы снова влезть в какую-нибудь скверную историю. Так, ну-ка идем на ужин, — она повернулась к двери.
Забавно, она снова пытается мной командовать. В моих жизнях было много поначалу «неисправимых» мам.
— Сейчас быстро ополоснусь и приду, — я надел тапки, схватил с дивана халат, чтобы накинуть взамен тренировочной формы и тоже направился наверх.
— Забыла главное сказать, — поднявшись, графиня остановилась: — Послезавтра к шести едем к барону Евстафьеву. Тебя все будут очень ждать. Особенно Талия Евклидовна. Она расспрашивала о тебе.
— Слава богам! Свершилось! — воскликнул я, сворачивая к ванной.
— Что, Саш, свершилось?! — графиня насторожилась.
— Мои синяки перестали для тебя быть главным. Теперь главное — Талия! — я расхохотался. И примирительно добавил: — Мам, не имею ничего против. Поедем.
После ужина, как прилежный ученик, я уделил время урокам. Особо долго занимался общей механикой с твердым намерением на ближайших занятия переписать контрольную с хорошим результатом. И когда полностью закончил с учебой, включил терминал коммуникатора, надел на голову обруч управления и сформировал запрос: «самые важные предсказания Римского оракула за последние 5 лет». И вот здесь меня ждало разочарование: эта информация была закрыта, для ее использования требовался
Боги свидетели, я совсем не выспался. После «винопития» с госпожой Новоселовой у меня болел член — мой бедный, несгибаемый воин. Такое жуткое ощущение словно кто-то сдавил его железной рукой и не отпускает, желает выжать, все, что там осталось. Да и сама Новоселова пострадала. Она выходила от меня в пять утра, не совсем естественно переставляя ноги и страдальчески поджав губки. Да, кстати, подушка… Даша очень боялась, что ее вскрики услышит графиня. Я посоветовал ей зажать зубами подушку — вот ее беспощадная служанка прогрызла в трех местах. Перья валялись на кровати. Проводив Дашу, я поспал еще час с небольшим и снова будильник — увы, пора в школу.
Вскочил, натянул валявшиеся на полу трусы, сделав это очень вовремя — незапертая дверь распахнулась, в комнату вошла мама. Ее взгляд тут же зацепился за бокалы с недопитым вином и перья, валявшиеся на постели и на полу.
— Даша у тебя спала? — строго спросила графиня.
Глава 10
Варшавская башня
М-да, ситуация неприятная. Еще и дымом слегка припахивает — мы с Дашей курили перед ее уходом. И пачка «Никольских» на моем рабочем столе. Эх, Астерий, снова с тобой как с маленьким мальчиком, глядишь, еще по попе отшлепают.
— С чего ты так решила? — я-то знаю, что отвечать вопросом на вопрос иногда очень полезно. Особенно, когда ты не хочешь врать и при этом пока не знаешь о степени информированности собеседника.
— Она вышла из твоей комнаты рано утром! Я видела! — мама решительно переступила порог.
— Мам, но ты забыла одну важную вещь, — заметил я, набрасывая халат.
— Какую еще вещь? — она подошла к столу и схватила пачку сигарет.
— Забыла, что я взрослый. Забыла, о чем я несколько раз уже говорил с тобой. Давай, ты вспомнишь об этом прямо сейчас? — спокойно предложил я.
— То есть, по-твоему, я должна не заметить, что вы здесь пили вино, как очень-очень взрослые?! — возмутилась она, открыв пачку «Никольских» и втянув ноздрями табачный запах.
Я знал, мама иногда курила, редко, если расслаблялась в приятной для себя компании, а после смерти отца несколько чаще, но она старалась это не делать при мне.
— Отчего же, ты можешь заметить, но не придавать этим пустякам такого трагического значения. Скажу более, если родители что-то запрещают детям, то дети делают это тайком с еще большим энтузиазмом, — я открыл окно шире и отдернул занавес. — А уж взрослые дети, те вообще считают, что запретами их принижают в правах, из-за чего у взрослых детей в душе растет протест и желание делать что-то вопреки наставлениям родителей.