Вашингтон
Шрифт:
В Ньюпорте от лица иудейской конгрегации его приветствовал «брат»-масон Моисей Зейксас и благодарил за предоставление евреям равных прав. В Провиденсе после частного обеда Вашингтон уже собирался идти спать, когда ему сообщили, что студенты местного колледжа зажгли свет в окнах в его честь и хотели бы его увидеть. Хотя было уже темно, сыро и ветрено, Вашингтон направился туда. На следующий день он несколько часов ходил по городу под холодным дождем, побывал везде, где только можно, пил вино и пунш с горожанами и терпеливо высидел собрание с нудными речами перед торжественным ужином.
Нью-Йорк, переставший быть столицей, быстро опустел. Вашингтон уезжал 30 августа. Чтобы избежать официальных церемоний, которыми он был сыт по горло, он на заре посадил в карету жену, обоих внуков, двух помощников, четырех слуг и четырех рабов, бросил последний взгляд на бродвейский особняк — и вдруг услышал
Дети были рады вернуться домой. Одиннадцатилетняя Нелли, подвижная, любознательная, смышленая и довольно одаренная девочка, ходила в Нью-Йорке в школу вместе с Люси Нокс; ей легко давались языки — французский и итальянский. Она училась рисовать у Уильяма Данлапа, а австрийский композитор Александр Райнагль давал ей уроки игры на гитаре и арфе. Бабушка Марта была с ней строга и заставляла заниматься по несколько часов подряд, порой доводя до слез; дедушка Джордж баловал и никогда не наказывал. Однажды в Маунт-Верноне Нелли убежала ночью в лес, чтобы побродить при луне (она была романтичной натурой). Когда она, наконец, вернулась, дедушка, тревожно меривший шагами комнату, сцепив руки за спиной, ничего не сказал, а бабушка, сидевшая в кресле, строго отчитала легкомысленную внучку. Зато Марта души не чаяла в Вашике и беспокоилась о нем так же, как в свое время о Джеки. Кстати, сын пошел в отца: в Нью-Йорке Вашингтон нанял для него учителя, и Вашик достиг кое-каких успехов в изучении латыни, зато в математике и прочих науках был полный ноль, поскольку не имел никакого прилежания к учебе. На все выговоры от деда он отвечал обещаниями исправиться, но не предпринимал для этого никаких усилий — он знал, что в один прекрасный день унаследует состояние Кастисов. Единственное, что оба внука переняли от деда, — любовь к театру: Вашик даже исполнил роль Кассия в домашней постановке «Юлия Цезаря». Племянница Харриет была такой же «неподдающейся». Вашингтон тщетно пытался сделать из ленивой неряхи настоящую леди, пристроил ее в школу в Филадельфии, но она там не задержалась и вернулась жить в Маунт-Вернон, где с ней «воевала» Фанни Бассет. Зато двух ее неуправляемых братьев — Джорджа Стептоу и Лоуренса Огастина — Филадельфийский колледж в конце концов преобразил, хотя это и стоило их дяде многих нервов и денег.
Осень промелькнула быстро, и в ноябре президент с домочадцами направился в свою новую резиденцию. Дорога до Филадельфии обернулась настоящим кошмаром; пьяный кучер, дважды перевернувший багажный фургон, был разжалован и заперт в том же фургоне. По прибытии в столицу выяснилось, что ремонт еще не закончен, в доме всё вверх дном, да еще и президентскую приемную устроили на третьем этаже, и посетителям приходилось подниматься по лестнице.
Вашингтона беспокоило и долгое отсутствие вестей от бригадного генерала Джосайи Хармара, ветерана Войны за независимость, в конце сентября отправившегося с полутора тысячами солдат, по большей части ополченцев, в карательную экспедицию против индейцев, препятствовавших навигации на реках Уобаш и Огайо. «Многого я от него не жду, с тех пор как узнал, что он пьяница», — раздраженно писал Вашингтон Ноксу 19 ноября. В самом деле, отряд Хармара потерпел сокрушительное поражение, хотя потери были почти равны — по две сотни убитых с каждой стороны. Решительно, стране нужна регулярная армия: милиция не может сладить даже с индейцами! Однако армия требовалась не для истребления индейцев, а для «принуждения к миру»: Вашингтон не терял надежды обратить их в христианство и сделать оседлыми земледельцами.
В Филадельфии Конгресс разместился в доме городского совета на Честнат-стрит, где в 1776 году была принята Декларация независимости. 8 декабря президент, облаченный в черный бархатный костюм, выступил перед ним с речью. Она вновь была оптимистичной: государственные ценные бумаги втрое выросли в цене, торговля процветает… Но Вашингтона было еле слышно,
ЗАЛОЖНИК СЛАВЫ
Четырнадцатого декабря 1790 года Александр Гамильтон внес еще один взрывной документ — о необходимости учредить первый Центральный банк в истории Америки с уставным капиталом в десять миллионов долларов. Доля государства должна была составить 20 процентов, а остальное обеспечили бы частные инвесторы. Это учреждение должно было ссужать деньгами правительство и печатать национальную валюту, а также хранить налоговые поступления. Вся система была скопирована с Английского банка.
Законопроект с подозрительной легкостью прошел через сенат, и Мэдисон восстал против него в палате представителей. Южане снова опасались, что гамильтоновская система утвердит гегемонию северных штатов. И всё же закон был принят нижней палатой и поступил на подпись к президенту.
Мэдисон уговаривал Вашингтона применить право вето. Президент не считал себя специалистом в финансовых делах, а потому попросил высказаться всех членов правительства, предоставив, однако, последнее слово Гамильтону, чтобы тот мог ответить на все аргументы оппонентов. У Вашингтона было десять дней, чтобы принять решение.
Генеральный прокурор Эдмунд Рэндольф считал, что создание банка противоречит Конституции. Томас Джефферсон полагал, что государственные монополии и центральные банки — орудия угнетения в руках исполнительной власти, ассоциирующиеся с монархическим игом. Джон Адамс, хотя его ни о чем не спрашивали, тоже подал голос против. Поколебавшись, Вашингтон из предосторожности попросил Мэдисона составить проект заявления об отклонении закона о Центральном банке, сообщив об этом Гамильтону. Тот за неделю настрочил объемистый меморандум, разбив жалкие доводы противников железными аргументами. Центральный банк поможет федеральному правительству противостоять кризисным ситуациям. Его создание «необходимо и целесообразно», а согласно Конституции, президент может рекомендовать этот шаг Конгрессу. Правительство полномочно применять те меры, которые считает нужным для достижения своих целей.
Вашингтон подписал закон 25 февраля 1791 года. А 22 февраля, в день его рождения, в Лондоне вышла первая часть трактата «Права человека» — ответ Томаса Пейна на враждебные французской революции «Размышления» Эдмунда Бёрка. Пейн посвятил публикацию Вашингтону и сообщил, что постарался максимально удешевить издание, чтобы лишь компенсировать расходы на бумагу, как в свое время с эссе «Здравый смысл». В новом труде автор разъяснял преимущества республиканской формы правления и призывал англичан свергнуть монархию так же, как это было сделано во Франции. В Великобритании его обвинили в предательстве, поэтому он бежал во Францию, где в 1792 году был избран в Конвент. Джефферсон помог опубликовать «Права человека» в Филадельфии, а в качестве предисловия было помещено его письмо издателю с выражением радости по поводу того, что кто-то наконец дал отпор «политической ереси, распространившейся среди нас». Это было истолковано как явный намек на скрытый монархизм антиреволюционного трактата Джона Адамса «Размышления о Давиле» 1791 года и вызвало пересуды. Джефферсон направил Вашингтону письмо с оправданиями, но тот даже не ответил — настолько был зол. Еще не хватало, чтобы члены правительства подсиживали друг друга!
Обострившиеся разногласия, грозившие расколоть страну по географическому принципу, вынудили Вашингтона вновь отправиться в дорогу: теперь он намеревался объехать южные штаты и выяснить, действительно ли инициативы Гамильтона встречают сопротивление на местах. Ему предстояло проделать 1816 миль верхом или в экипаже; с учетом плохих дорог он отвел на поездку три месяца. Несколько дней он провел над картой, вымеряя расстояния, планируя время в пути и места ночевок, словно готовился к военной кампании. Наконец в конце марта президентский поезд выехал из Филадельфии. Раб Парис трусил на Прескотте — парадном жеребце, на котором Вашингтон будет въезжать в города. Рядом бежала борзая по кличке Корнуоллис.
Вашингтон нанял большое судно для сплава по реке Северн в Мэриленде, но экипаж оказался неумелым, и в темную бурную ночь, при вспышках молний и раскатах грома, судно дважды садилось на мель. Команда бестолково металась по палубе; президент находился под ней, скрючившись в койке. Этот кошмар длился до самого утра, когда, наконец, они причалили в Аннаполисе и остановились в таверне.
Там состоялось собрание землевладельцев из Джорджтауна и Карролсберга, соперничавших за право возвести на своих участках правительственные здания. Президент обрадовал их: новый федеральный округ расположится на территории обоих районов.