Вашингтон
Шрифт:
Ночью 14 января, когда все вокруг спали, Вашингтон, не могший сомкнуть глаз от тревоги, писал длинное и отчаянное письмо Джозефу Риду. Пороха мало, денег нет совсем, солдаты уходят, не повинуясь приказам и унося с собой казенные мушкеты; просто чудо, что британцы не пытаются напасть. «Я часто думал о том, насколько счастливее был бы, если бы вместо того, чтобы принять командование в таких условиях, взвалил на плечо мушкет и поступил рядовым или, если бы только мог оправдать такой шаг перед потомством и собственной совестью, вернулся в леса и жил в вигваме. Если я окажусь способен превозмочь всё это и многие другие сложности, которые еще возникнут, я свято поверю в то, что в этом перст Провидения, это он ослепил наших врагов».
Но на Бога надейся, а сам не плошай. Два дня спустя Вашингтон созвал военный совет, чтобы представить план «дерзкого и решительного штурма Бостона». Скептически настроенные генералы
Вечером 17 января возле ставки Вашингтона тяжело спрыгнул с коня измученный гонец от генерала Скайлера, доставивший самые плохие новости за последний период: американцы потерпели жестокое поражение под Квебеком, неопытные войска бежали, охваченные паникой; генерал Монтгомери погиб, а Бенедикт Арнольд, произведенный в бригадные генералы, ранен в ногу мушкетной пулей. Сколько еще ранено, убито, взято в плен — бог весть; срочно нужна помощь. В очередной раз Вашингтон почувствовал, что все взгляды с тревогой устремлены на него и от него одного чего-то ждут.
Какой Квебек? Они Бостон взять не могут!
По счастью, уже через день в лагере патриотов раздался громоподобный голос Генри Нокса, вернувшегося с победой после двух месяцев отсутствия. Ему удалось-таки доставить тяжелую артиллерию из форта Тикондерога — за три сотни миль! Почти 60 мортир и пушек, весивших примерно 120 тысяч фунтов, привезли на сорока двух гигантских санях.
Это была целая эпопея. В Тикондерогу отряд добрался быстро, уже 5 декабря, делая переходы по 40 миль в день. Обнаруженные там орудия, по большей части французские, не все были исправны. Нокс отобрал те из них, которые можно было пустить в дело, и собрался в обратный путь. Он планировал перевезти орудия на лодках по озеру Георга, которое еще не полностью замерзло, а затем переложить их на сани. Однако даже перетащить орудия из форта на берег оказалось нелегким делом. Переправа через озеро (около 40 миль) заняла неделю. Одна из трех шаланд налетела на скалу и затонула — по счастью, достаточно близко от берега. Ее удалось вытащить, починить и снова спустить на воду. Ветер переменился с попутного на встречный, приходилось часами грести до изнеможения. Местами надо было прорубать полыньи во льду. По ночам измученные люди дрожали от холода. Надежды на снег не оправдались: как назло, наступила оттепель, и быки не смогли бы тянуть тяжеленные сани по земле. К тому же по дороге к Олбани надо четырежды пересекать Гудзон, а лед был не настолько прочен, чтобы выдержать груз. Оставалось «ждать погоды». Погода действительно переменилась: поднялась пурга. К Рождеству насыпало три фута снега. Нокс пошел вперед в Олбани пешком и чуть не замерз по дороге, пока не нашел сани, запряженные лошадьми. Обоз же медленно продвигался по рыхлому, ненакатанному снегу, через поселок Саратога к Олбани, где Нокс уже долбил лунки в замерзшем Гудзоне, чтобы укрепить лед (вода из лунок должна была разливаться по поверхности и замерзать, увеличивая толщину ледяного покрова). На Новый год снова потеплело; только через неделю обоз смог начать переправу. Около дюжины саней перебрались на другой берег без проблем, но вдруг одна из самых крупных пушек провалилась под лед неподалеку от берега. Нокс потратил целый день, но вытащил ее («благодаря помощи доброго народа Олбани»), Оставалось проделать больше сотни миль через высокие, почти отвесные горы, рассеченные глубокими и узкими ущельями. Чтобы замедлить движение саней на спуске, к полозьям прикрепляли щетки и цепи. Некоторые погонщики, испугавшись опасности, отказались идти дальше; Нокс три часа их уговаривал — и уговорил. Население местных поселков, никогда в жизни не видавшее пушек, высыпало навстречу отряду, угощало местным виски и сидром, что пришлось очень кстати. В Спрингфилде, чтобы ускорить передвижение, Нокс заменил быков лошадьми. Весь груз он доставил в целости и сохранности.
В один момент настроение в лагере переменилось на боевое: теперь-то Вашингтон уже мог строить планы нападения на британский гарнизон, запертый в Бостоне.
Главным условием для атаки был достаточно крепкий лед на водной преграде, разделявшей противников. Но теперь было недостаточно морозно — от двух до четырех градусов ниже нуля. В конце января вода канала лишь подернулась тонкой корочкой льда. Вашингтон ежедневно ездил на берег и лично прыгал по льду, проверяя его прочность. Генерал даже отправился пешком на разведку к Дорчестеру вместе с несколькими офицерами, включая Нокса; два верховых британских офицера заметили их и обратили в бегство.
Шестнадцатого февраля Вашингтон снова собрал военный совет, надеясь на единогласное
«Мы целый год ждали благоприятного случая, и вот теперь всё предприятие кажется им чересчур опасным!» — с возмущением писал Вашингтон Джозефу Риду. Впрочем, в глубине души он и сам ощущал неприятное чувство неуверенности: да, ему хочется решительных действий, но что, если его разобьют? Какая слава пойдет о нем тогда?
Ладно, если атака в лоб обречена на провал, надо придумать какой-то маневр. Вот если бы укрепить Дорчестерские высоты к югу от Бостона, победа была бы в кармане. Но, во-первых, по сообщениям лазутчиков из Бостона, генерал Хоу торжественно поклялся устроить вылазку и вымести мятежников поганой метлой, если они сунутся на эти высоты, а во-вторых, разве будешь копать насквозь промерзшую землю? И как вкатить пушки из Тикондероги на высокий гребень на виду у неприятеля, без всякого прикрытия?
Как это часто бывает, спасительная идея пришла случайно. Подполковник Руфус Патнэм, кузен Израэля Патнэма, бывший фермер, ныне руководивший сооружением фортификаций у Роксбери, наткнулся на непонятное слово в трактате о военной инженерии британского профессора Джона Маллера: chandelier(канделябр). Что это? Оказалось, большие деревянные рамы заполняют скрученной соломой или вязанками хвороста — фашинами: вот вам и укрытие. Патнэм немедленно поделился своим планом с полковником Ричардом Гридли, тот доложил Генри Ноксу, и все трое устремились к Вашингтону. Не прошло и часа, как сотни солдат уже мастерили «канделябры».
Орудия предполагалось доставить на позицию под покровом темноты, за одну ночь, обернув колеса лафетов соломой, чтобы не гремели, а для отвлечения внимания открыть огонь из Роксбери, Коббл-Хилла и Лечмир-Пойнт; прикрыть пушки «липовыми» укреплениями (Вашингтон распорядился добавить к «канделябрам» крепко сколоченные бочки, набитые землей, которые в случае штурма можно будет скатывать вниз на головы врагов). Только бы успеть, только бы англичане не вздумали в самом деле устроить вылазку!
Укреплением высот занимались три тысячи солдат под командованием генерала Томаса. Еще четыре тысячи должны были стоять у Кембриджа, чтобы атаковать Бостон, если британцы начнут штурмовать высоты. Из-за оттепели лед снова растаял, и форсировать Чарлз-Ривер предстояло на шестидесяти плоскодонках. Руководство переправой поручили генералам Грину и Салливану, общее командование атакой на Бостон — генералу Патнэму. На подкрепление позвали две тысячи ополченцев с фургонами, повозками и быками. В армейском госпитале в Кембридже приготовили дополнительные койки и перевязочный материал. Через «Бостон газетт» обратились за помощью к добровольным сиделкам.
Все в округе знали, что готовится нечто важное и решающее. Но что? Когда начнется? Вашингтон, наконец-то оказавшийся в своей стихии — действия, — как будто успокоился и почти легкомысленно писал в Виргинию одному из друзей о том, что они скоро «зададут шороху» англичанам. Именно теперь он выбрал время, чтобы написать ответ чернокожей поэтессе Филлис Уитли, извинившись за промедление, вызванное множеством обстоятельств, требовавших его внимания. «Искренне благодарю Вас за учтивые слова обо мне в столь элегантных строках. И хотя я, возможно, не заслуживаю такого восхваления и панегирика, Ваш стиль и манера говорят о большом поэтическом даре… Если Вам случится быть в Кембридже или близ ставки, я буду рад повидать особу, столь облагодетельствованную музами, к которой природа была столь щедра и благотворна. С уважением, Ваш покорный слуга…»
В приказе по армии Вашингтон прибегнул к совершенно другому стилю. Еще по опыту Франко-индейской войны зная, как заразителен страх во время сражения, он прямо предупредил солдат: «…если во время боя кто-нибудь вздумает спрятаться, затаиться или отступить без приказа командира, он будет немедленно расстрелян на месте за трусость».
В ночь на 2 марта американцы начали беспорядочно обстреливать англичан, которые ответили громом пушек. То же самое повторилось на следующую ночь. На третью ночь вовсю сияла луна, точно решив помочь Вашингтону в осуществлении его плана: подножия холмов скрыл туман, а на вершинах было светло, почти как днем. Вашингтон лично руководил операцией, сидя в седле; его привычный силуэт был виден всем солдатам. Любимого коня генерала, гнедого жеребца с белой мордой по кличке Старый Нельсон, можно было узнать по пышному хвосту, подстриженному особым образом.