Василий Головачёв представляет: Золотой Век фантастики
Шрифт:
Утро было свежим, почти холодным, и воздух обжигал ему ноздри. Начался еще один хороший день — еще один миг октября, когда небо затянуто дымкой, а воздух пьянит, как вино.
Блэйн вышел к бензоколонке. Грузовика там не было.
А может, подумал Блэйн, он отъехал за угол. Но, еще предполагая это, Блэйн уже знал, что не прав. Он понял, что его провели.
Для того чтобы избавиться от Блэйна, Райли пришлось пожертвовать пятью долларами и поискать другое место для заправки.
Блэйна это особенно не поразило, он понимал, что втайне
На всякий случай Блэйн обошел квартал.
Машины он не нашел. Приходилось рассчитывать на себя.
Еще немного — и городок начнет просыпаться. Надо успеть уйти до этого. Найти какое-нибудь место, где переждать день.
Минуту он стоял, ориентируясь.
Ближняя окраина лежит к востоку, решил он, так как мы въехали с юга и проделали милю-две по городу.
Блэйн тронулся в путь, стараясь двигаться как можно быстрее и в то же время не привлекать внимания. Проехало несколько машин, кто-то вышел на порог за газетой, прошел человек — в руке корзинка с завтраком. На Блэйна никто не обращал внимания.
Дома стали реже, началась последняя улица города. Здесь плоскогорье кончалось и рельеф пошел под уклон — поросшие лесом бугры и холмы, каждый чуть ниже, чем предыдущий. Впереди Миссури, понял Блэйн. Где-то впереди, за последним холмом, шумит могучая река с ее песчаными отмелями и ивняковыми островами.
Он пересек поле, перелез через ограду и спустился в крутой овраг, где между кустов бежал крохотный ручеек.
Опустившись на четвереньки, Блэйн заполз в кустарник. Он нашел идеальное укрытие. За пределами города, и ничего гакого, что могло бы привлечь людей: рыбу ловить слишком мелко, а купаться слишком холодно. Здесь его не найдут.
Здесь никто не учует сверкающее зеркало у него в мозгу; никто не крикнет: «Парапсих!»
А ночью он двинется дальше.
Он съел три сандвича, запил кофе.
Взошло солнце. Просачиваясь сквозь кусты, его лучи разбивались на мозаику света и тени.
Из городка слабо доносились звуки — рычание грузовика, лай собак, голос женщины, скликающей детей.
«Как я уже далеко забрался после той ночи в «Фишхуке», — думал Блэйн. сидя под ивами и ковыряя веточкой в песке. — Далеко от виллы Шарлин, от Фред ди Бейтса. А до сих пор у меня не было времени поразмыслить над этим. То, что было неясно тогда, неясно и сейчас: правильно ли я поступил, убежав из «Фиш-хука»; не лучше ли было, несмотря на слова Годфри Стоуна, остаться и испытать все, что ни уготовил бы ему «Фишхук»?».
Мысли вернули его к залитой светом голубой комнате, откуда все началось. Он видел ее, как будто был в ней только вчера — лучше, чем если бы был вчера. Чужие звезды мерцали над этой комнатой без крыши, колеса легко катились по г ладкому голубому полу, а вокруг стояли странные предметы, которые могли быть и мебелью, и произведениями искусства, и всем, чем угодно.
Все предстало перед ним как реальное —
— Вот ты и вернулся! — приветствовал его, приподнявшись, лениво распластавшийся Розовый.
Он действительно был там.
Без машины или тела, без каких-либо приспособлений, только силой разума Шепард Блэйн вернулся к Розовому, в его голубую комнату за пять тысяч световых лет от Земли.
Глава 16
Разум увидеть нельзя.
И все же Розовый видел его или чувствовал — во всяком случае, о присутствии разума Блэйна он знал.
А Блэйна это не удивляло и не пугало. Он чувствовал себя так, как будто вернулся домой, и голубая комната казалась ему более знакомой и близкой, чем в первое посещение.
— Н-да, — удовлетворенно хмыкнул Розовый, оглядывая его разум. — Неплохая получилась парочка.
«Ну конечно, — подумала та часть разума, которая еще оставалась Шепардом Блэйном, — ведь я, или по крайней мере часть меня, или даже половина и в самом деле вернулась домой. Потому что на сколько-то процентов (возможно, мне никогда не узнать на сколько) я и есть сидящее перед ним существо. Я одновременно и Шепард Блэйн, путешественник с Земли, и дубликат обитателя этой голубой комнаты».
— Ну и как дела? — любезно осведомилось существо. Как будто не знает само!
— Есть одна просьба! — торопливо сказал Блэйн, спеша объяснить все до того, как ему придется покинуть эту планету. — Одна-единственная. Ты сделал нас как зеркачо. Мы отражаем чужие мысли.
— А как же иначе? — удивился Розовый. — Разве можно по-другому? На чужой планете приходится экранироваться от чересчур любопытных разумов. Конечно, здесь, дома, нет нужды…
— Ты не понял, — запротестовал Блэйн. — Твой экран нас не защищает. Он только привлекает к нам внимание. Из-за него мы чуть не погибли.
— Этого не может быть, — сердито оборвало его существо. — Погибнуть невозможно. Нет такого понятия, как смерть. Смерть бессмысленна. Хотя, может, я и ошибаюсь. Кажется, очень давно была планета…
Стало почти слышно, как существо перебирает пыльные архивные папки в заваленной знаниями памяти.
— Да, — подтвердило оно. — Было несколько таких планет. Это позор. Для меня это непонятно. Непостижимо.
— На моей планете, — сказал Блэйн, — умирает все, поверь мне. Абсолютно все.
— Неужели все?
— Ну, точно не скажу. Возможно…
— Вот видишь. Даже у тебя на планете смерть необязательна.
— Не знаю, — сказал Блэйн, — кажется, существуют и бессмертные вещи.
— То есть нормальные.
— Смерть вовсе не бессмысленна, — возразил Блэйн. Смерть — процесс, благодаря которому на моей планете стали возможными развитие и дифференциация видов. Она не дает зайти в тупик. Это ластик, который стирает ошибки и открывает путь новым началам.