Васка да Ковь

Эйта

А Кирочка вот может. Она - маленькая девочка до тех пор, пока помнит об этом. Со всеми полагающимися ей послаблениями. Например, ее ни за что и никогда не примут всерьез. А еще никто и ничто не помешает ей залезть в ящик стола и достать огроменную пачку писем. Ей, может, и было бы стыдно, если бы Шайне не порушила ей равновесие. Теперь она не просто маленькая девочка, а обиженная маленькая девочка...

Ого!

Письмо от папашки?

Ну, тут уж она даже в чужую переписку не лезет, родной папашка же... наверное. Хоть о ней и знать не знает,

но все равно.

"Уважаемый Шеложкитерох Диерлих, довожу до вашего сведенья..."

Кирочка нахмурилась, она вязла в бессмысленных буквах. Пришлось продраться через несколько абзацев расшаркиваний, чтобы доползти, наконец, до сути.

Фахлер доводил до сведенья Ложки, что некий рыжий пройдоха назвался его братом. С пройдохой была девица неясного происхождения, назвавшаяся его невестой... Конечно, ни девица, ни пройдоха не причинили вреда, более того, очень понравились жене, но, все-таки... не надлежит ли Фахлеру обратиться в стражу?

Ответ лежал в совсем другом замке, и никогда еще Кирочке не было так обидно, что у отвечающего не сохраняется копии.

Но, судя по всему, в стражу Фахлер все же обратился. Кира задним умом понимала: она краем глаза видела как-то раз листовки. Правда, на ней Васка сам на себя был похож не сильно, а Ковь раздуло, как будто ее пчелы покусали, так что она даже и не соотнесла это со своими помощниками.

Это что же выходит, она виновата в том, что за Ваской и Ковью гоняется стража, стоит им в город ехать? Могла бы и додуматься...

Было бы странно, если бы Ложка узнал своего брата в подобном описании. Кирочка задумалась, сидя на столе среди разбросанных писем. А говорить ли Васке, или лучше оставить все как есть и надеяться, что Ложка расскажет все сам?

Но Шайне...

Шайне выглядит как кусок дурнопахнущего прошлого, на который вылили несколько бутыльков духов. А потом замотали в зеленый шелк. Она богата, кричаще богата, об этом орут во весь голос и тонконогая ее кобылка, и многочисленные кольца на тонких пальцах, и звенящие при ходьбе серьги, чем-то похожие, насколько Кира помнила, на оплавленную золотую серьгу в ухе упыря. Но она не из знати. Никак не из знати. И близко не лежа...

За дверью послышался нежный голосочек.

Кирочка вздрогнула. Запихала письмо за пазуху, заметалась по комнате, разметывая письма. Надеялась, что в общем бумажном бардаке Ложка и не заметит капельки ее хаоса.

Уже слышался перезвон многочисленных украшений. Испуганная, Кирочка бросилась в самое банальное место - за штору. Сжалась в комочек.

Казалось бы, откуда этот страх? Что ей может грозить? Ковь за нее изжарит двумя способами, она не шутила!

И все равно, сердце билось бешено... Впервые за долгие годы оно вообще соблаговолило забиться.

Шаги Шайне - звонкие, как ее голос, каблучки, наверное, чем-то особенным подбиты. И шаги Ложки - мягкие, почти не слышные. Шайне остановилась у двери.

– Как ты мог?!
– и в голосе гораздо больше патетики, чем страдания.

Ложка, тут видать, Ха от Киры отвернулся,

подошел к окну, оперся ладонью о подоконник. Скосил на Кирочку синий глаз.

Усмехнулся краешком рта.

– Ты ответишь мне или нет? Я устала смотреть на твою удаляющуюся спину!

Кирочка скривилась. Слишком много пафоса, слишком высокие ноты. Даже Ложка уже не пугал на фоне этой фальши. Он же ее не выдал. Наоборот, подмигнул - как сообщнице. Он тоже это слышал. И ему тоже не нравилось.

Сделал незаметный, почти неуловимый жест. И в ладонь выскользнула из черного рукава полированная рукоять ножа.

Замершее было сердце снова забилось быстро-быстро, разгоняя стоячую кровь по телу. Кирочка побледнела - впервые за всю свою не жизнь побледнела, и впервые обмерла от страха. Мало ли что ему в голову взбредет?

Мало ли?

А вдруг?

А потом исчезнет. Вместе с Шайне. Не жизнь за не жизнь. Брат брату.

Ложка даже не обернулся. Метнул нож на голос, и Кира почуяла запах крови. Несильный. Так, капелюшечку пролил.

– Ты с ума сошел? Совсем, да?
– Взвизгнули от двери скорее сердито, чем испуганно.

Вот теперь он развернулся, оперся сутулой спиной о подоконник.

Кирочка отлично видела его руки. На мизинце блестело тоненькое железное колечко. Кирочка вспомнила крик Кови. Неужто то самое?

"С ума сошел твой брат и уже очень, очень давно. В Жаркую Ночь. Я соболезную, Шайне".

Колечко легко соскользнуло с его пальца, он ловко пропустил его меж костяшек. Кирочка вспомнила, как Васка подобным образом пропускал меж пальцев монетки и учил тому же Фылека на коротких привалах.

Вот она и узнала, кто научил этому Васку.

"Но я отдал все долги, и вымогать дальше твой брат уже не имел ровным счетом никакого права".

– Он считал тебя другом, мерзкий ты глист!
– Зашипела Шайне.

"Другом? Возможно. У него были весьма интересные понятия о дружбе".

– А в твои, похоже, входит нож в спину? Ты никогда бы не победил его честно! Ты никогда бы, потому что ты всего лишь жалкий, изворотливый червь... и ты ударил его в спину. Ты - его ученик, его кровник, ты - ударил в спину...
– Шайне догадалась случайно - и не могла поверить собственным словам.

"А я его другом не считал никогда".
– Ложка развел руками, соглашаясь.
– "Прости, он перешел границы. Он мог сколько угодно ломать мою жизнь, раз уж он ее спас. Но он не имел права замахиваться на мой род, мой замок..."

– Да где твой брат, которого ты так ценишь, которого ты так бережешь?!
– Перебила Шайне, - Его нет! Шектах был с тобой все эти годы, он спас тебя, он вытащил тебя из грязи, а где был твой брат? Протянет ли он тебе - тебе! Руку теперь? Ты так тянешься за теплом, что подобрал немого мальчишку, но даже он отвернется от тебя, когда узнает чуть больше, увидит твою гнилую натуру! Он точно так же вонзит нож в твою спину, ибо по делам воздается! Шектах любил тебя, как брата, но ты его оттолкнул - почему?