Васька
Шрифт:
— Кто базарит? — вяло спросил Гусаров. — А? Не слыхать.
— Я базарю, — откликнулась она. — В дождь бетонить не стану.
Гусаров замолчал. Всем показалось, что инженер заснул окончательно.
— Вот, полюбуйтесь, товарищи, — наконец проговорил он, — вся страна приветствует челюскинцев встречными обязательствами, а она базарит.
— Челюскинцев спасли, чего их поминать, — возразила Чугуева. — Котлован спасать надо. Тебя же завалит, хоть ты инженер. А у тебя баба с пузом.
Гусаров посмотрел на спорщицу клюквенно-красными от хронического недосыпа глазами.
— Это чья? — спросил он.
— Моя, — ответил Митя.
«Опять Митьку подвела», — вздохнула Чугуева.
— Она дело говорит, — продолжал
— Рассохлась? — Гусаров шутовски развел руками. — Да что вы?! Первый раз слышу!
Ах, как захотелось ему рассказать, почему рассохлась опалубка.
Он рассказал бы, что копать котлован начали еще год назад и работали по всем правилам: оградили площадку, выселили жильцов из трехэтажного дома, повесили доску показателей и ежедневно давали 120–130 процентов нормы. Его, Гусарова, за отличную организацию работ отметили Почетной грамотой и премией. Работы продолжались. На глубине пяти метров врезались в плывун, и с этого момента начались неожиданности. Не помогали ни водопонижение, ни замораживание, ни двойной шпунт. Песчаный кисель лез через все щели. Выработка снизилась катастрофически — до 20 процентов. Ему, Гусарову, влепили строгий выговор за развал работ и понизили в должности. А высшие руководители взялись за то, за что берутся любые руководители в щекотливых ситуациях: сели заседать. Заседали они без малого полгода, и, пока спорили, проводили консультации с немецкими, американскими и датскими специалистами, выискивали пораженцев и саботажников, ограждение котлована завалилось, а жильцы трехэтажного дома самовольно вернулись в свои покинутые квартиры. Выселять их второй раз Гусаров не решился, чтобы не прослыть маловером. Подошел январь. И оказалось, что крутые рождественские холода, как это не раз случалось, пособили больше, чем консультанты и политбеседы. Комсомольцы-молотобойцы продолбили крепчайший, как скала, грунт кирками, ломами, кайлами, клиньями и пробились до нижней отметки. Выходы плывуна были прижаты булыжной отсыпкой и подпорными стенками, опалубка и тепляки были возведены досрочно. Гусарову дали путевку на курорт и назначили начальником дистанции. Оставалось «зафиксировать» котлован, соорудить внутри его надежный железобетонный ящик и ехать в Сочи.
Бригады были нацелены на круглосуточную работу. Бетонирование должно быть окончено безоговорочно, пока не пришло лето и не размок грунт.
— Иначе, — предупреждали агитаторы, — оживет плывун и котлован превратится в братскую могилу.
Бригады поняли важность задачи, взяли повышенные обязательства, укрепили партийное ядро, установили бетоньерки, заплели арматуру, возвели опалубку.
И все бы кончилось благополучно, если бы был цемент. А цемента не было. Почему-то весной 1934 года на Метрострое цемента не оказалось.
На слезные просьбы Гусарова метроснаб отвечал:
— На складах ни одного килограмма.
А высшие руководители советовали:
— Выпутывайтесь как-нибудь.
Как-то бессонной ночью Гусаров вспомнил, что Первый Прораб обещал ему: «Все дадим, что попросите. Меда надо — меда дадим!» И рано утром через головы многоэтажного начальства, на свой страх и риск, он добрался до засекреченного телефона. Энергичный баритон дал конкретный ответ:
— Цемента у нас нет. Мы вас обеспечили прекрасным человеческим материалом. Потрудитесь руководить так, чтобы работы шли возрастающим темпом. Мы вам доверяем.
А солнышко грело, опалубка рассыхалась, плывун ломал переборки, изможденные насосы выходили из строя.
Вконец издерганный Гусаров бросился в Моссовет и предложил одну из своих двух комнат в обмен на вагон цемента. Одичавшего прораба пожурили за паникерство, комнату, конечно, не взяли, но и цемента не дали. А в случае срыва плана вежливо пообещали оргвыводы.
Лето
Наконец в июне месяце из города Вольска прибыл поезд с цементом. Поступило срочное распоряжение: вести бетонные работы широким фронтом. Распоряжение было правильное, но невыполнимое: за месяцы бесплодного ожидания специалисты-бетонщики разбрелись, а опалубка пришла в полную негодность. Поэтому и вызвали бригаду Мити Платонова, известную по всему радиусу под названием «беда и выручка».
Все это промелькнуло в мыслях Гусарова за одну секунду, но он ничего не сказал. Спросил только Чугуеву: а все-таки как ваша фамилия?
Ответить она не успела. Несколько голосов одновременно закричали, что садится бровка, и Гусаров взлетел наверх.
Несчастье случилось неподалеку от настила, с той стороны, где висел над котлованом застрахованный в «Саламандре» от всех невзгод старомодный домик.
Отягченный водой грунт прорвался на волю.
Отвесные кручи котлована охранялись от обвала заборными досками. Толстые доски, привезенные специальными эшелонами из архангельских лесов, уложенные ребро к ребру одна на другую и прижатые снаружи стальными сваями, выглядели внушительно. Сваи были забиты часто, а все-таки горное давление брало верх. Упоры гнулись, дюймовые болты срезались в стальных косынках.
Разбуженные дождем подземные силы пришли в движение, доска примерно на середине высоты котлована треснула, и серая жижа сотнями змей поползла вниз.
— Ну, Васька, — сказал Митя. — Теперь нам тут до утра карасей ловить. Пошли к начальству.
Гусаров стоял под дождем и пытался что-то записывать. В размытую брешь ребята таскали мешки с песком. А ливень набирал силу. Дальняя сторона опустевшей улицы едва виднелась за белесым водяным дымом. Минуты через три с небес полилось что-то сплошное, свистящее, белое, словно разбавленное молоко. На остановке встал переполненный трамвай. Ни один пассажир не вышел. Высовывались — и обратно. Простояв около минуты, трамвай двинулся дальше. Вокруг инженера, накрывшись пиджаками и куртками, словно всадники без головы, гарцевали техники и десятники.
Шел торопливый спор. Гусаров предлагал извлечь сломанную доску, а остальные, верхние, осаживать по очереди. Ему возражали.
Митя вызвался спуститься сверху в ушковой бадье, как маляр в люльке, и, не теряя времени, поставить новую доску. По его наметкам, на всю операцию уйдет не больше часа. Единственно, что надо сделать, передвинуть кран-укосину так, чтобы он находился над аварийным местом.
Пока начальство советовалось, он собрал верных помощников, и под бурные аплодисменты ливня ребята начали перетаскивать укосину.
Чугуева кинулась за инструментом. Она разыскала Осипа в техничке у слесарей, шумнула ему:
— Вставай, подымайся! Отметь двухдюймовку на два двадцать. Платонов приказал!
— А доска где? — прогундосил Осип. Он показывал фокус: засовывал спичку в нос и вынимал изо рта.
— Любой ход пили. Время не терпит.
— А пила где?
— Вот она, ножовка.
— Ножовкой не возьмешь. Пилу надо. Лес сырой.
— Я привезла пилу. Где она?
— Утопла.
Чугуева выволокла своего постылого ухажера на волю, раскрутила на два оборота и выпустила. Он перекувырнулся через насосную кишку и плюхнулся в грязь. Пока он очумело хлопал глазами и, растопырившись, ждал, пока с него сцедится вода, пока хромал, выискивая в лужах лохматую кепку, Чугуева отмерила тесину и побежала наверх.