Вася Алексеев
Шрифт:
— Так это же демократия для богатых, а что вы собираетесь дать простому народу?
Вася уже имел представление о благообразном старике со сладким голосом и наружностью патриарха. Полулиберал, полуэсер. Надо было, однако, чтобы все собравшиеся хорошенько разглядели этого зазывалу из малопочтенного заведения, каким было «Общество четырнадцатого года».
— Свобода — это благо для всех. Мы видим свою миссию в объединении самых широких слоев, самых разнообразных демократических сил и не
— А к войне как относитесь? Вы за войну или против?
На этот вопрос нельзя было ответить расплывчатыми и уклончивыми фразами.
— Мы считаем победу России в войне первейшим условием завоевания свободы и стремимся к объединению во имя торжества над врагом.
— Вот и выяснили…
— Ура, ура! Мы рады помереть за батюшку-царя, — насмешливо протянул кто-то из путиловцев.
В комнате стало шумно. Адвокатский бас потонул в гуле голосов. Только несколько человек поддерживали Кулябко-Корецкого. Большинство было с Васей. Это стало настолько явным, что Кулябко поспешил закрыть заседание:
— От имени правления общества я благодарю вас за участие. Мы еще соберемся позднее, чтобы более обстоятельно обсудить цели, стоящие перед рабочей группой.
Следующее заседание было незадолго до Нового года. Кулябко-Корецкий, видимо, основательно подготовился к нему. У подъезда стояло еще больше карет и тот же автомобиль, что в прошлый раз. Рабочих собралось человек пятьдесят. Кулябко-Корецкий вошел в комнату, почтительно пропуская перед собой какого-то господина во фраке. Он объявил, что к ним приехал один из главных (руководителей общества депутат Государственной думы князь Мансырев, любезно согласившийся изложить перед собравшимися представителями рабочего класса свои мысли о целях общества.
— Прошу, ваше сиятельство, — обратился Кулябко к Мансыреву.
В комнате хмыкнули. Мансырев строго поглядел на собравшихся и стал говорить на тему о том, что любовь к России должна быть не покорной, а активной, побуждающей к сплочению, к укреплению власти, к жертвам на алтарь отечества.
— Авто ваше стоит у парадного? — опросил вдруг Вася.
— Мое, только не понимаю, какое это имеет отношение к делу, — растерянно ответил князь.
— Отношение очень даже прямое. От нас вы требуете, чтобы мы последнюю рубашку с себя сняли для победы, а сами автомобиль не отдадите. Да еще шофер вас катает, небось отсрочку от призыва выхлопотали ему…
В комнате одобрительно загудели. Кулябко-Корецкий поспешил на выручку князю. Он заговорил о высокой деятельности, которую тот неутомимо ведет, стремясь единственно к благу возлюбленной отчизны. Потом предложил перейти к конкретным решениям, избрать бюро для установления связи с военно-промышленным комитетом и «прогрессивными силами в Государственной думе».
— Нам с ними не по дороге, — громко сказал Вася, — рабочий класс их не поддерживает и никогда
Мы не станем помогать им в обмане народа. Предлагаю принять резолюцию о том, что мы стоим за свержение самодержавия, за прекращение грабительской войны.
Нет, и на этот раз Кулябко-Корецкому не удалось провести заготовленные решения. После долгих споров он ушел вместе с князем, что-то сокрушенно гудя ему в ухо. Вася задержался в комнате. Там были товарищи с других заводов, надо было с ними поговорить. Когда он выходил, Мансырев стоял у своего автомобиля с господином в богатой шубе. До Васи долетели обрывки фраз:
— Седовласый провокатор… зараза социалистического всечеловечества… Подрывают основы…
Князь очень сердился.
— «Седовласый провокатор» — это он Кулябку честит так, — усмехнулся Вася. — Характеристика верная, между прочим. А тот так старался, просто руки его сиятельству лизал…
Новый год
Новый год решили встречать за городом. Из-за этого неожиданно вышел спор.
— За городом — это будет даже шикарно, — сказал Ваня Тютиков, — совсем как аристократы.
Вася резко повернулся в его сторону:
— А тебе хочется подражать аристократам?
— Ну, они-то знают, как жить…
Вася вскипел:
— Вот сколько рабского еще оидит в нас! Что такое аристократия? Классовый враг, если по-марксистски определять, враг, не достойный ни малейшего уважения. Это растленная свора, у которой был кумиром Гришка Распутин. Сперва молились на него, потом прикончили и спустили под лед. Вот как они умеют жить! Так в чем же тебе хочется подражать им?
— Не горячись, — сказал Тютиков. — Я же и не знаю толком, как аристократы встречают Новый год.
— Всё равно! Есть это: собираемся революцию делать, а робеем перед офицерскими эполетами, перед цилиндром или котелком. Веками в нас рабское преклонение вколачивали. Пора освобождаться от него. — Он рассмеялся; — Ты же сам лучше десятка этих господ.
Его вспышки проходили так же быстро, как начинались. А против поездки за город он ничего, конечно, не имел.
В Разливе жила сестра служащей больничной кассы Ольги Зильберберг. Она занимала отдельный домик, стоявший в стороне от поселка. Собраться там было удобно.
Вася позвал на встречу Нового года Настю. Она согласилась не сразу:
— Что дома скажут?
Но домашнюю баталию выдержала твердо. Отец и мать долго расспрашивали, кто будет, что за выдумка — ехать в лес?
— Стыдно это — порядочной девушке отправляться на ночь куда-то с парнями, — решительно заявил отец.
— Так ведь парни наши все, знакомые. Я с Васей поеду.
— Васька малый хороший, да в голове у него много лишнего. Женихом он тебе будет, что ли, Васька?
Настя залилась краской: