Вася Алексеев
Шрифт:
— А вот наш ответ! — Вася показал на плакат, который несли солдаты-запасники пехотного полка, прикрепив к штыкам высоко поднятых винтовок. «Война до полной победы над буржуазией!» — было написано на плакате.
— Уточнили лозунг на рабочий и крестьянский лад!
Городские улицы, казалось, были не способны вместить людское половодье. Демонстрация часто останавливалась, а в переулках теснились другие колонны, готовые влиться в нее. Путиловцы шли на Исаакиевскую площадь. Там происходил митинг. Летучие митинги возникали и по дороге — на перекрестках, во время остановок.
Васе
— Товарищи! — закричал он, взобравшись на крышу подъезда одного из домов. — Вот как надо поступать с лозунгами буржуазии! Будем поворачивать их, как оружие, против нее!
Район, через который они проходили — Коломна, — был заселен ремесленниками, торговцами, служилым людом. Подобные речи были у них не в чести. Упитанные господа кричали Васе: «Долой!», обзывали немецким шпионом, пробовали стащить с подъезда. Но сейчас тут были путиловцы, тут были солдаты, и господам самим пришлось убраться прочь.
Во время одной из остановок к Васе протолкался Зернов:
— Здравствуй, Алексеев. Что у вас тут за митинг?
— Митинг уже окончился. Танцы хотим устроить. Плясать умеешь? Выходи в круг.
Действительно, в кругу, образованном демонстрантами, кто-то уже пошел вприсядку.
— Я сюда не танцевать явился…
Зернов посмотрел на хорошеньких девчат из шрапнельной, пустившихся в пляс, потом махнул рукой и стал доставать из кармана мятые брошюрки.
— Чем плясать, почитали бы лучше. Тут про анархизм написано.
— От этакого чтения только муть в голове, — сказал Вася. — Ты бы умную книжку взял.
— Читаю, может, не меньше твоего.
— Читаешь, я знаю. Только что — вот вопрос. Нет, ты мне скажи, ну какую книгу вчера читал?
— Вчера? — Зернов взглянул на Васю с вызолом. — Представь себе, Пинкертона читал. Запретишь ты мне, что ли? Вчера Пинкертона, в другой раз Кропоткина…
— Вот у тебя Пинкертон с Кропоткиным и перемешались. Прямо сказать, ядовитая смесь.
Кругом засмеялись, и Зернов с яростью поглядел на ребят.
— Видал? — проговорил он, поднося кулак к носу стоявшего рядом парнишки. — Каждого угощу этим, кто посмеет смеяться над анархизмом.
— Сильный аргумент у тебя, — сказал Вася. — Может быть, еще револьвер вытащишь? Тогда ®се сразу перейдем в анархистскую веру.
— Ты не перейдешь, а другие еще встанут под черное знамя.
Зернов показал на похоронно-мрачный флаг, который несла группа анархистов. «Трепещите, тираны, молодежь на страже!» — было написано на флаге, выделявшемся, как черный обломок, в море красных знамен.
— Я думаю, по-другому будет, Зернов. Будет так, что те ребята тоже сманят черное знамя на красное. Это же рабочий народ.
В последнее время Вася присматривался к Зернову. Анархистов за эти недели развелось немало. То была очень шумная и пестрая публика. Анархистом успел объявить себя и Ванька Бык — главарь заставских хулиганов. В февральские дни Бык со своей шайкой разграбил квартиру генерала Дубницкого — директора Путиловского завода. Дубницкого они зарубили и бросили в Обводный канал. Бык вырядился в генеральскую одежду, щеголял в лакированных сапогах, перепоясавшись
Вася был в путиловском революционном комитете, когда рабочие привели туда Быка. Дубницкого путиловцы ненавидели, но какого он заслуживал наказания, решать было не Ваньке Быку. Революция делалась чистыми руками. Приговор вынесли единодушно. Мародера расстреляли на Петергофском шоссе возле заводского забора.
Зернов был человеком иного рода. Это был очень горячий и нетерпеливый парень. Он работал на заводе, читал, действительно, много и беспорядочно, проглотил массу бульварной литературы. Книги описывали жизнь князей и графов — Зернов рос в гнетущей, беспросветной нищете, и описания красивой жизни богачей вызывали в нем лютую ненависть. Он ухватился за анархизм, позволявший, как ему казалось, быстрее всего разделаться с теми, кто жил за народный счет. Его девизом было «Смерть сытым!». Как лучше устроить жизнь голодных, он задумывался меньше. Зернов стал завсегдатаем дачи Дурново, где устроили свой штаб петроградские анархисты. Туда он старался завлечь и товарищей.
— Ты еще не был у Дурново? — спрашивал он обычно, знакомясь с каким-нибудь рабочим парнем. — Чудак, там знаешь как интересно! Обязательно сходи. И почитай, кто такие анархисты.
С этими словами он всовывал в руку новому знакомцу одну из тех брошюрок, которыми были набиты его карманы.
Зернов был страстной и беспокойной натурой. Он оказывал влияние на часть заводских ребят. Потому его и выбрали в организационное бюро союза молодежи. К созданию союза он отнесся с неожиданным жаром, но Вася понимал, что с Зерновым еще будет много хлопот.
— Рабочий народ силен тем, что все вместе, а если каждый станет орать на свой лад и размахивать кулаками… Без организации, без порядка и цех прахом пойдет, тем более государство. Глупо спорить — нужна ли власть. Надо ее брать в свои руки.
Вася говорил не столько для Зернова, сколько для ребят, окружавших его.
Между тем демонстрация Петергофского района уже вливалась в широкую и просторную чашу Исаакиевской площади, освещенную ярким горячим солнцем. Посредине площади стояли грузовики, превращенные в трибуны. На здании Мариинского дворца был натянут большой красный плакат: «Да здравствует Интернационал!»
— Ну и корежит, наверно, министров, когда они это читают! — засмеялся Петр Кирюшкин.
— Пускай знают, что думает и чего хочет рабочий класс!
С одного из грузовиков выступал щеголеватый поручик. Он говорил цветасто и надрывно, голос у него был высокий, царапающий слух. Он ратовал за вомну до победного конца. Новенькие портупейные ремни на плечах поручика громко скрипели. Перед грузовиком стояли солдаты и держали плакат, на котором было написано: «Помещики — в окопы!»
С Исаакиевской площади пошли на Марсово поле, где было больше всего народа. Там с трибуны говорил Ленин. Толпа, заполнявшая иоле от казарм до самого Летнего сада, всё время двигалась, накатывалась на основание трибуны. Тысячи людей слушали, воспринимали всем сердцем ленинские слова о пролетарском празднике, о путях революции.