Вася Чапаев
Шрифт:
— Как посоветуешь, — обратился дед Егор к Васе. — Пойдем ночлежку искать али на берегу заночуем?
— В ночлежке платить надо, а на кой нам деньги транжирить? — рассудительно ответил Вася. — На берегу заночуем, ночи теплые стоят.
Вечером, усталые и довольные, шарманщики пришли на берег. Вася собирал сухой плавник для костра. Дед, сидя на корточках, чистил купленную у рыбаков мелкую рыбешку.
Скоро на костре забулькал котелок с наваристой ухой. На дымок стали подходить грузчики, бурлаки.
— Уху с нами хлебать! — радушно приглашал дед Егор, расчищая на песке ровное
Со смехом и шутками гости рассаживались вокруг. Каждый выкладывал, кто чем богат: хлеб, вяленую тарань, куски сала, вареные яйца. Застучали деревянные ложки. Ели молча, аккуратно подставляя под ложку ломоть хлеба, усердно дуя на горячую уху и громко хлебая.
После ужина мужики развалились на песке, задымили цигарками. Красивый бурлак лег на спину и, задрав к небу курчавую русую бороду, тихо запел:
Что затуманилась, зоренькая ясная, Пала на землю роса. Что запечалилась, девица красная, Очи туманит слеза?— Трофим старое вспоминает, — зашептал деду Егору старый бурлак. — Запьет он теперь. Завсегда после этой песни горькую пить начинает... Беглый он, из Сибири. За разбой на каторге был...
...Едут с товарами в путь до Касимова Муромским лесом купцы...— Я понимаю, разбойничья это песня. От таких песен пуще тоска на сердце наляжет... — кивнул дед Егор.
...Я ли за душу твою одинокую Много чужих загублю! Все оттого, что тебя, черноокую, Больше, чем душу, люблю!— Эх, жизня! — скрипнул зубами певец и лег ничком, уткнув лицо в согнутую руку.
Солнце тихо опускалось, скрываясь за синеющей далью. Медленно остывал песок. Вольно и покойно шла мимо берегов Волга. Отблеск этого покоя светился на бородатых лицах. Казалось, набегающая на берег волна омывает души и, унося с собой весь хлам, оставляет радостное ощущение прохладной чистоты и бодрости.
— Сейчас я вам песню спою. — Дед Егор оглядел лежавших людей, повернул ухо к реке, прислушиваясь к плеску и журчанию воды, вздохнул и запел:
Словно море в час прибоя, Площадь Красная шумит. Что за говор, что там против Места лобного стоит?Стариковский напевный говорок оживил давно минувшие события. Мужики, сдерживая голоса, подхватили песню, и Васе показалось, что и сама Волга вместе со всеми поет о бесшабашном атамане и удалой его судьбе.
Вдруг толпа заколыхалась, Проложил дорогу кнут. Той дороженькой на плаху Стеньку Разина ведут...Привольный
— тосковали басы, и у берега по-бабьи всхлипнула волна.
Смолкла песня. Мужики глядели на отраженный в воде красный закат.
Потом все сразу завозились, устраиваясь на ночевку. Вася подвалился под бок деду. Стоило ему прикрыть глаза, как большая звезда протягивала длинные лучи и касалась ресниц. Мальчик тосковал, что нет больше на свете бесстрашного атамана. Не слышать Васе его грозного голоса, а уж верным товарищем был бы ему Вася! Налетел бы на палача, на всю стражу и отбил бы
Степана Тимофеевича. И ушли бы они опять в Жигули, и всех бы этих мужиков взяли с собой...
Ветер приносил на берег степные запахи, от которых то сладко замирало сердце, то горчило во рту. «Медуница и полынь», — узнал Вася.
Прожив почти неделю в Сызрани, шарманщики отправились пешком в Самару. В деревнях, которыми они проходили, любили слушать шарманку, но денег не подавали. Расплачивались хлебом, картошкой. Иногда какая-нибудь баба, умиленная Васиным пеньем, приносила одно-два яйца. Бывало, ложились спать совсем голодными. В животе бурчало, а дед шутил:
— Во как играет — громче шарманки! — и утешал Васю: — Ничо, паря! Доберемся до Самары, там деньга к нам колесом покатит!
Но после Сызрани Вася уже не верил в большие заработки. «Играли, играли, а на проезд не смогли заработать. Пешедралом прем...» — думал он.
Самым большим разочарованием для Васи было то, что в Сызрани дед за гривенник подрядил какого-то грамотного оборванца написать бумажки со «счастьями». После этого Вася на первом же привале вытащил бережно хранимое в картузе предсказание о своей генеральской судьбе и сунул его в костер.
Однообразная дорога изредка загадывала шарманщикам трудную загадку, неожиданно раздваиваясь и расползаясь в разные стороны. И обязательно на таких развилках либо стоял почерневший крест, либо лежал большой камень, выбеленный дождем, ветрами и солнцем. Тогда Васе на ум приходили сказки дедушки Степана, в которых в таком же затруднительном положении оказывался Иван — крестьянский сын. Только в сказках на камне были надписи: «Направо пойдешь — коня потеряешь. Налево пойдешь — самому живому не быть».
Дед Егор стал сдавать. Как он ни храбрился, но все чаще и чаще предлагал Васе сделать привал.
Старик сразу засыпал, а Вася лежал, уткнувшись лицом в траву, и завидовал всяким букашкам, у которых, наверное, где-нибудь был свой домик. Им не надо никуда идти.
В синем воздухе над полями уже летали паутинки — примета близившейся осени, но, на счастье шарманщиков, погода стояла жаркая, безветренная.
Вася уже потерял счет дням, когда впереди показалась Самара. К ночи они подошли к самарской пристани, где и заночевали.