Вася Красина и Бюро Изменения Судеб

Асвуд Елена

Переходя грани, ч.2

Дверь «Опеля» открылась, и начальник вышел на свет, на этот раз в деловом темном костюме. Внешний вид Бурова предназначен был внушать доверие у всех, с кем бы он имел разговор, ведь по одежке встречают. Вероятно, шеф успел заранее подготовиться к встрече, а, значит, мог что-то знать задолго до того, как мы приняли решение. Или он живет совсем рядом с родителями Шурзиной? Между тем, Буров обвел нас глазами, прищурился. Нельзя сказать, был ли он раздосадованным или, наоборот, обрадованным нашей инициативе. На его лице не отражалось эмоций, кроме

удивления:

— Что вы тут делаете?

— Разговаривать пришли.

— Сделать еще хуже?

— Хуже некуда, Михаил, — почему-то я разозлилась. – Мама Алии единственная, кто может помочь ей в трудную минуту. Я это точно знаю. И пойду к ней. Даже не пытайтесь меня остановить!

Мой воинственный вид и настрой шефа явно повеселил. В серых глазах заплясали странные озорные искорки, которые Буров постарался скрыть. Но я заметила. Михаил повернулся к Максиму:

— Вы свободны. Дальше я справлюсь сам. Вот эту дамочку с собой возьму, — показал на меня, — если она пообещает держать язык за зубами. Пообещаешь?

Я поджала губы и задрала нос. Ничего не ответила, не кивнула. Если я без пяти минут уволена, а Буров снял с себя всю ответственность за мои действия и не имеет желания мне помогать, тогда что за такие расшаркивания?

— Но Михаил! – попыталась возразить Настя. Ее планы ломались.

— Я все сказал. Уезжайте, — отмахнулся от Кошкиной Буров. – Василиса. За мной!

Что? Я чуть-чуть не лопнула от возмущения. Это была моя идея! Я приехала сюда, готовилась по дороге, осмысливала что и как сказать. И «за мной»? За своим предводителем, как верная Санчо Панса? Сказать ничего не успела. Буров повернулся, прищурился. Недобро так, предупредительно. И мне расхотелось с ним спорить, воевать, что-то доказывать. Главное, что есть шанс изменить вероятность, вот им как раз и надо воспользоваться. Все остальное мишура и гордыня, и я с улыбкой кивнула, поборов в себе желание противоречить, и встретила одобряющий взгляд. И почему-то обрадовалась. Мне хотелось Бурову нравиться.

Дальше были короткий путь по дорожке из выщербленной временем плитке, небольшое крыльцо дома со ступеньками, дверной звонок и ожидание, когда нам откроют. Наконец, тяжелые шаги, слышимые даже нами, и неизбежная встреча.

Нас встретила женщина немолодая, невысокая, но при этом дородная. Крупные черты лица, густые черные волосы, зачесанные в тугую гульку, властный взгляд и портрет, данный Глебом сложился. Она. Это Гульмира. Женщина сурово осмотрела нас, ее черные брови сошлись на переносице, в глазах мелькнула досада.

— Мне не нужно чистить ковры! – недовольно сказала она. — Никаких рекламных акций не нужно! Ни фильтров для воды, ни пылесосов. И кастрюли у меня есть. Книги тоже. Ни в какие кружки записываться не собираюсь. И передайте об этом своим! Нечего ко мне ходить!

Она закончила, наслаждаясь впечатлением, которое произвела. Еще бы! Мы явились к ней без приглашения, в ее картинке мира собрались что-то навязывать. Судя по возмущенной тираде, она так давно и успешно отпугивала всех непрошенных рекламных агентов, но Буров ее разочаровал:

— Мы хотели поговорить об Алие. Вашей дочери.

— Алие? А что вам Алия? – тут же насторожилась она. – Она здесь не живет. Она замужем.

— Позвольте представиться. Я – Буров Михаил,

следователь отдела И эС, вот мое удостоверение, — Михаил протянул откуда-то взявшуюся у него красную корочку, распахнул ее, показал, разворот. – Нам нужно с вами поговорить.

— Что еще за отдел И эС? Что натворила Алия? Вы заставляете меня нервничать, а у меня слабое сердце.

— Это моя помощница. Красина. Она учится, поэтому понаблюдает, — представил меня Буров, не обращая внимания на вопросы Гульмиры. – Пригласите нас в дом. Там и поговорим.

— Заходите.

Любопытство и страх сделали свое дело. Амиржанова уступила, распахнув шире дверь. Вероятно, ее еще смутила самоуверенность Бурова, с какой он напросился в дом. От него веяло не просто спокойствием, его флер на тот момент объявлял, что приехал он к ней с делом предельной важности и свое время на пустяки тратить не будет. От слова «совсем». Ну вот и как ему отказать?

Расположились мы в холле. Там стоял небольшой, но уютный диван, пара кресел, журнальный столик. Еще были напольные вазы с цветами, на стенах картины с пейзажами. В основном степи, горы, лошади, красивые белые юрты, маячками возвышавшиеся среди зеленых и желтых пятен. Над небольшим камином висел музыкальный инструмент, похожий на небольшую гитару, но с гораздо меньшим количеством струн. В доме пахло почему-то полынью, аромат горьковатый и терпкий был насыщенным, но не раздражал. Здесь любили жечь благовония.

Гульмира перешла сразу к делу, как только пришла в себя от нашей настойчивости, и собралась с мыслями.

— Что это за отдел И эС?

— Секретный отдел по изменению судеб.

— Никогда о таком не слышала. Ну что ж. Рассказывайте, что натворила Алия.

— Прежде всего ответьте на мой вопрос. Вы хотите помочь вашей дочери?

— Конечно. Я всегда ей помогу. Я же мать! – важно произнесла Амиржанова. – Ну и? Что натворила Алия?

— Натворит, — ответил ей Буров. – Если вы не отбросите несколько своих убеждений.

— Вы о чем?

— Это связано с вашими традициями. Например, одна из них гласит, что развод – это плохо. Так вот. Она устарела. Пора ее заменить.

— Традиции – это важно, – живо возразила Гульмира. — Я жила с мужем, пока он не умер. Моя мама жила. Моя бабушка жила. Разводиться в нашей семье уят. Перечить мужу уят. Ругаться прилюдно нельзя. Стыдно это. Вы понимаете? Люди все видят. Делают мнение. Хорошая ли мать, что детей воспитала. Хорошая ли хозяйка, жена. А жить в семье надо дружно. Дети должны жить с папой и мамой. Как людям объяснить, почему ушел отец? Поэтому женщина должна быть покладистой. Муж всегда главный в семье. А мы все выросли хорошими людьми. Все дожили до старости. Уважаем родителей, дедушек, бабушек.

— Против уважения к родителям ничего не имею, — согласился Буров. — Я говорю о разводах и вашем отношении к ним. Дело не в том, что вам нравится эта традиция, а в том, что вам чье-то чужое мнение важнее счастья собственной дочери. Вы важно, что люди скажут. Это главная правда.

— Почему это чужое? Соседи разве чужие? Родственники разве чужие?

— Дочь вам ближе по крови. Разве не так?

— Так, но… Это ничего не меняет, — упорно твердила о своем мама Шурзиной. – Благодаря традициям наш род пользуется большим уважением.