Ватерлиния (сборник)
Шрифт:
И точки. Множество красных точек преимущественно в Северном полушарии, различные по яркости и, на первый взгляд, разбросанные хаотично, а на деле с тенденцией к объединению в кучки. Вот возникла еще одна, очень яркая…
«Мозг» субмарины работает. Сила и направление поверхностной сейсмической волны и волны, отраженной от Вихревого слоя, индивидуальные характеристики каждой волны, сложная картина интерференции, учет перемещения акустических каналов в толще океана, учет помех от желтых приливов и естественных сейсмов… В хаосе разбегающихся волн можно достаточно точно вычислить и местонахождение эпицентра, и эквивалент.
Началось.
И
Началось…
А я?
– Более пятисот подводных взрывов в северных зонах, и некоторые очень мощные, – поясняет старик, будто у меня самого глаз нет. – И это всего лишь за последний час. В зоне Федерации пока всего-навсего шесть эпицентров. Лихо начали.
Молчаливо соглашаюсь: да, начали пожалуй, неплохо. Даже хорошо. Судя по россыпям точек на глобусе, массированному удару одновременно подверглись все три северные зоны, и, судя по слабому ответу, удар удалось осуществить неожиданно для противника!
Красная точка, довольно тусклая, вдруг возникает в Южном полушарии – поверхностный или даже надводный взрыв. Прицельно или наугад? Интересно знать, как у северян с целенаведением? Я бы первым делом пожег их спутники, что болтаются на орбитах, будто так и надо. Ну да командование не глупее меня.
Еще одна точка на юге, восьмая! И – словно в ответ – сразу десяток ярких точек у северян. Не хотел бы я быть сейчас на их месте…
А на своем нынешнем месте – хочешь быть?!
Это только начало, я знаю. Я пропустил лишь первый аккорд симфонии – жаль, но и на мою долю хватит. Даже если основные силы врага уже выбиты, зачистка всей акватории Капли растянется на месяцы – недобитые подлодки и целые группы субмарин и капсул еще долго смогут сопротивляться и даже угрожать Поплавку, вовсе не беззащитному, но все же уязвимому.
Знаю одно: сейчас мое место там. В Северном полушарии, в бою за то, что важнее всего на свете: за единство человечества! Десятки ударных крейсеров, сотни капсул, авиация… Там Лейф, с которым я еще разберусь – но потом, не сейчас! Всему свое время. Даже Хмырь Бенни, наверное, там – не спрячется, трус, понюхает войны. Там люди делают то, что должны делать, к чему их готовили всю их жизнь, – а что, спрашивается, делаю я?
Я должен быть с ними. С теми, кто без пощады гвоздит отступников-северян, кто сгорает в плазме ответных ударов, но смывает – смывает! – с Федерации тридцатилетний позор! Я должен быть с ними, и я с ними буду…
Оказывается, я говорю и сам не слышу своих слов. Капитан, маленький лысый гном, переспрашивает, будто не понял:
– Ты в самом деле просишь вывезти тебя из Гольфстрима?
Киваю: да! да!
Кривится старый гном:
– Тебе-то, штрафнику, это на что?
Он не поймет. Незачем и отвечать.
– Ты хорошо подумал? Парень, ты не знаешь, что такое большая война. Спроси у тех, кто знает.
– А ты не хочешь заслужить прощение, кэп? Пошли вместе!
Он смеется очень неприятным смехом.
– Кто кого должен прощать? Я что-то не понял, поясни.
– Как хочешь. –
Он перестает смеяться.
– Ты дурак, парень. Таких, как ты, ваше же командование называет оболванцами, ты это знаешь? Расходуемый материал. Ну, вывезу я тебя из Гольфстрима и выпущу на волю – дальше что? О тебе, возможно, уже забыли. Всплывешь и будешь вопить о помощи на весь эфир – вот и готовая мишень. Оставайся. Не насовсем – насовсем, если по-честному, мне не надо, мне бы на несколько дней… Ты пойми: двадцать лет! До сегодняшнего дня я мог бы, наверно, сдаться любой зоне и попытаться улететь отсюда… а куда? Везде одно и то же, везде люди, везде они одинаковы. Не хочу. Одиночество – оно только для одного, двоих ему не выдержать. И Витуса на самом деле я убил… да-да! Отравил, потому что с ним творилось то же самое, потому что видел: еще немного – и он убьет меня…
Он еще что-то говорит – я не слушаю. Слова, слова… Ненужные. Никчемное сотрясание спертого воздуха в рубке «Анаконды».
– Ты меня отпустишь?
– Потерпи еще несколько дней.
Он не приказывает – он просит, и выцветшие глаза глядят на меня умоляюще.
– Не наигрался еще мною? Я не погремушка для тебя! Я солдат!
– Хотя бы сутки!
– Отпусти меня! – кричу я старику в лицо и иду на него, а он пятится. – Не держи! Или уж тогда лучше убей, как своего Витуса. На колени мне встать перед тобой? Так я встану, только отпусти меня! Отпусти, старик, пока прошу по-хорошему!..
Часть третья
Ореол
Глава 1
Тишина, готовая расколоться, кажется оглушительной и тревожной лишь постфактум и лишь тем, кто выжил. На самом деле она – просто тишина. Вовсе не оглушительная и совсем не тревожная.
По-прежнему кружится на орбите чуть сплюснутый водяной шар, окутанный дымкой атмосферы, по-прежнему незаметно катятся по шару, преследуя белое солнце, приливы и отливы, учитываемые лишь бортовыми компьютерами челноков и грузовых ракет, спускающихся к терминалам. Не обращая внимания на людей, Капля живет своей жизнью: шумит смерчами и водоворотами, вздрагивает от гидросейсмов, единым рывком перемешивающих титанические массы воды, под чернотой грозовых туч над океаном оглушительно лопаются шаровые молнии, плещут волны – Капля не знает полного безмолвия глубокого космоса и мертвой тишины безатмосферных планетоидов.
И все-таки оставшиеся в живых не лгут. Тишина последних часов перед войной запоминается им на всю жизнь.
Качаются на волнах самоходные плоты, баржи, доки. Медленно дрейфуют плавучие базы флота и авиации. Скользят над Каплей спутниковые станции слежения – южан и северян. В толще океана чутко дремлют разведенные по позициям подлодки, словно зародыши в околоплодной жидкости. Внешнее кольцо обороны южан – полторы сотни капсул, растянутых в боевом положении вдоль всего экватора, они прекрасно заметны с орбиты. Если поискать, отыщется и второй эшелон: три крейсирующие на небольшой глубине эскадры субмарин, готовые устремиться к месту прорыва обороны, если северяне на свой страх и риск соблазнятся бедственным положением суперкрепости – Поплавка зоны Федерации. Самая сильная эскадра выставлена против зоны Лиги – это так естественно, так понятно. Южане страхуются.